На грани жизни и смерти

Шторм бушевал весь день. Наступила темная, беспросветная ночь. Гирокомпас на сильной качке работал неустойчиво. Можно было считать, что счисление пути вёдется неточно. Полное отсутствие возможности определиться по звездам мешало уточнить наше местоположение. Впрочем, пока мы знали, что находимся достаточно далеко от берега, ошибка в счислении нас не очень беспокоила.

Так прошло двое суток. Казалось, что шторм и не собирается утихать. Однако кое-какие признаки изменения погоды уже были.

Я сменился с вахты и спустился вниз. Проходя мимо радиорубки, заглянул в приоткрытую дверь: Облицов, сидя у аппарата, принимал радиограмму.

— Нам? — спросил я.

Облицов кивнул головой и продолжал писать на бланке.

Вскоре выяснилось, что в заданный нам район с запада движется конвой противника. Я позвал Щекина к карте, и мы принялись за расчеты..

Через 7–8 часов конвой должен пройти наш район. Скоро будет уже совсем темно. Засветло никак не успеем подойти к месту, с которого будет виден берег. Самое неприятное то, что мы не знаем точно нашего местонахождения. Если подойти к берегу ночью, при плохой видимости, можно запросто выскочить на него. Нам еще этого недоставало!

— Вот когда понадобился бы нам эхолот! — с горечью сказал я. — Хоть отказывайся от удара по противнику, который сам идет в руки.

— Эхолот исправлен, — вдруг сказал Щекин.

Я непонимающе смотрел на него.

— Я не доложил вам… Он нам не был нужен. Мы ведь плаваем на больших глубинах по картам с подробнейшим промером…

— Так ведь это чудесно! — воскликнул я. — Сейчас мы поворачиваем к берегу и полным ходом идем в наш район. За час до входа в него включим эхолот и будем делать промер глубины до тех пор, пока не выйдем на 150-метровую изобату. Уйдем под воду и будем ждать, когда противник сам подойдет к нам. Атака, по всей вероятности, будет ночью, из надводного положения… Не помешала бы только погода.

— Вы уверены, что противник сам выйдет на нас? — спросили меня.

— Непременно! Вы обратили внимание, что конвои противника, как правило, идут вдоль берега на расстоянии 3–5 миль? А это расстояние совпадает с удалением от береговой черты 150-метровой изобаты.

— Блестящий план, — весело сказал Щекин.

Легли на новый курс.

«Ай да Зубков! — думал я. — Если мы сегодня добьемся успеха, то только благодаря ему!»

— Ложись на курс! Каждые пятнадцать минут брать глубину, пока не выйдем на нужную линию, — приказываю я штурману.

Берег теперь не страшен, а мины нас никогда особенно не пугали, привыкли уже. Идем навстречу конвою!

Наступила ночь. Ветер немного стих, но волны все еще с большой силой ударяли в надстройку.

Если к моменту встречи с противником море совсем утихнет, можно будет стрелять торпедами с наибольшей вероятностью поражения.

Подводная лодка полным ходом шла к берегу противника. Густая темнота окружала корабль. Ничего нельзя было разглядеть дальше ста метров. Видна была только морская пена у носа лодки да белые барашки неподалеку от борта.

Шли по волне. На мостике стало спокойнее. Не нужно было заботиться о том, чтобы вместе с набежавшей волной не вылететь за борт, а то ведь стоит вахтенному зазеваться, не успеешь и ахнуть — унесет волна. До войны чуть было не произошел со мной такой случаи. Правда, я тогда не растерялся: сразу лег на открытый люк. Только таким путем и спасся.

Время идет медленно, а движемся мы, кажется, еще медленнее. Волны как будто становятся меньше, но зыбь еще сильно раскачивает корабль. Я радуюсь, что погода разгуливается.

На мостике появляется Щекин.

— Кажется, с погодой разделались, — говорит он, осматривая горизонт. — Попробую взять несколько высот какой-нибудь звезды.

Он еле двигает замерзшими пальцами.

Где же мы находимся? Только успел подумать об этом, как послышался громкий голос штурмана:

— Эхолот показал нужную глубину!

Мы, оказывается, значительно ближе к берегу, чем предполагали. Но увидеть ничего не удается даже в бинокль. Никаких признаков берега, несмотря на то, что эхолот показывает его близость.

— Будем погружаться, всем вниз! — скомандовал я.

Иногда, зная, что подходит время сообщения Советского Информбюро, мы всплывали и, приняв первое трехминутное сообщение, снова уходили под воду.

— Очень хорошая сегодня сводка! — сообщил секретарь партийной организации Курочкин. — Наши войска одновременно в нескольких местах прорвали фронт противника.

Курочкин читает медленно. Его юношеское лицо устало, большие карие глаза воспалены, веки красные. Густые темно-каштановые волосы долго были под сырой шапкой и походят сейчас на ком свалявшейся шерсти.

— Товарищ командир, слышу шум винтов кораблей! — доложил Лебедев.

Я вошел в гидроакустическую рубку и взял наушники. Вначале ничего не уловил, но Лебедев, вращая маховик компенсатора аппарата, навел мой слух на объект. Теперь я различал два шума: высокий, издаваемый винтами быстроходных кораблей охранения, и более низкий, чуть уловимый, знакомый неторопливый гул винтов транспорта.

Это был конвой. Без сомнения.