На исходе февраля

В сумочке завибрировал телефон, Марина приоткрыла ее и взглянула на экран в тайной надежде, что это кто-то из подруг. Экран сообщил, что звонит Глеб. Марина нахмурилась и с удивлением отметила, что случись с ней такой роман пару лет назад, она бы только и думала, что о Глебе и о том, что произошло. Размышляла бы на тему того, что для него все это значит, и, может быть, это любовь? Но потом постаралась бы убедить себя, что это просто ошибка, надо забыть все поскорее, чтобы не ранить сердце. А сейчас она вспоминала о своей интрижке лишь в те моменты, когда Глеб сам давал о себе знать. Как она могла так быстро измениться?

— Ответите? — усмехнулся Борис, косясь одним взглядом на телефон, словно чувствуя, что на другом конце соперник.

— Нет, не сейчас, — пробормотала Марина, сбрасывая вызов и закрывая сумочку.

Остаток пути они преодолели молча.

Кира была дома. Едва Марина открыла дверь, как их с Борисом оглушила музыка.

— Всегда она так? — поморщился Борис, с интересом оглядываясь по сторонам и моментально чувствуя собственную ущербность. — Интересно у вас. Как в музее.

— Это не моя квартира. — Марина почему-то почувствовала настоятельную потребность все объяснить.

— А чья? — удивился Борис, аккуратно разуваясь и ставя обувь у входа. Марина отметила это краем глаза, и ей это понравилось. Глеб, к примеру, не сильно заботился о том, что может испачкать чужое пространство. Точнее, он наверняка об этом даже не думал, разбрасывая обувь как попало. Ведь у него всегда были такие Марины, которые с детства за ним подтирали. — В смысле, теперь она моя, но мне ее завещали, — пояснила Марина, повышая голос, чтобы перекричать музыку.

— Как это прекрасно — иметь богатых бездетных родственников, — хмыкнул Борис и, кивнув головой в сторону источника звука, поинтересовался: — Надеюсь, соседи относятся к вам с симпатией.

Молча они преодолели широкий темный коридор, со стен которого на них строго смотрели мрачные мужчины и женщины, за несколько последних дней помрачневшие еще больше.

— Ваши родственники? — ухмыльнулся Борис, а Марина покачала головой.

— Нет, просто картины.

— Вам они нравятся? — Борису было действительно любопытно. Марина не производила впечатление человека, серьезно увлеченного живописью.

— Не очень, — вздохнула она. — Знаете, мне вообще мало что здесь нравится, — призналась она во внезапно наступившей тишине.

Кира, очевидно, услышала какое-то движение в квартире и убавила звук, чтобы прислушаться. Она еще не дошла до той стадии, когда подростки грохочут музыкой, только чтобы насолить родителями.

— Тогда почему вы здесь живете. Или почему обстановку не поменяете? — удивился Борис. — Знаете, менее подходящего места для вас и представить нельзя.

— Потому что рожденный ползать летать не может? — не выдержав, все-таки обиделась Марина.

Даже ее идеальному терпению пришел конец. С самого утра он подпускал какие-то шпильки в ее адрес, которые она старательно игнорировала, но чаша ее терпения переполнилась. Ей все яснее становилось, почему Борис одинок. Кто сможет терпеть такое? Похоже, светлый образ героя и чемпиона, который она себе нарисовала, никак не соответствовал действительности.

— Глупости, Марина. — Борис остановился и резко повернулся, становясь так, чтобы не видеть мрачных лиц с портретов. — Я совсем не это имел в виду. Я ведь вас совсем не знаю, но мне вы всегда виделись окруженной семьей и друзьями, в такой теплоте, кучности, не знаю, как это правильно описать. Когда дверь не закрывается и знакомые-друзья без предупреждения заскакивают и для каждого найдется чашка чаю и ложка варенья. Я понятно выражаюсь?

Слова Бориса попали в самое сердце, и Марине даже пришлось отвернуться, чтобы не расплакаться.

— Поговорите с Кирой, — севшим чужим голосом попросила она.

Борис молча кивнул. Они остановились перед потемневшей дубовой дверью, ведущей в комнату Киры — огромное сорокаметровое помещение, уставленное сделанной на заказ мебелью, центральное место в котором занимала кровать с балдахином. Борис громко постучал.

— Мама, я не хочу есть, — тут же отреагировала Кира.

— Я не мама и есть тебе не предлагаю, — после небольшой заминки сообщил Борис и уставился на дверь, гадая, захочет ли Кира с ним общаться.

Впрочем, игнорирование пускай бывшего, но тренера было бы полным хамством: он ведь не сделал ей ничего плохого. В конце концов, она сама от него ушла. Кира вряд ли на такое решится.

Но ничего не происходило. Дверь оставалась по-прежнему закрытой. Марина открыла было рот, чтобы потребовать от дочери ее открыть, но Борис словно предугадал ее намерение. Поднял руку, останавливая, и прошептал одними губами:

— Она должна сама.

Еще несколько минут они подождали, после чего Борис развернулся и по темному коридору направился к выходу. Внезапно захотелось на воздух, подальше от затхлого запаха антиквариата, от суровых молчаливых людей с потемневших полотен. Кем надо быть, чтобы тащить к себе в дом изображения мертвецов?