На контракте (ЛП)

— Да. Мне бы хотелось, чтобы ты вернула себе свою фамилию. На самом деле, я хочу, чтобы ты сделала это, пока меня не будет. Поменяй ее до того, как я вернусь домой, — он произнесит все это совершенно спокойным тоном. Это полный абсурд разозлил меня в очередной раз.

— Не выйдет, Митч, — я стараюсь говорить прохладно.

— Почему? Ты все еще любишь его? — яростно спрашивает он.

— Нет, Митч, — я закатываю глаза. Ох, как, черт побери, мы перешли к этой теме? — У меня трое детей с этой фамилией, и я не собираюсь ее менять.

— Поменяй им тоже! Когда они станут достаточно взрослыми, они не захотят носить его фамилию, поверь мне, я знаю, что говорю. Кроме того, что ты будешь делать, когда снова выйдешь замуж, по-прежнему сохранишь ее? — он перекатывается на спину.

— Хм, дай подумать. Во-первых, я не думаю, что могу прийти в социальные службы и сказать: «Привет, я пришла, чтобы изменить фамилию детям, потому что их отец полный придурок». Это может показаться немного странным, Митч, типа, что я хочу вывезти их из страны! Во-вторых, что значит ты знаешь, что они не захотят носить его фамилию? Третье, если я выйду замуж, мой новый муж, возможно, захочет принять их и дать им свою, соответственно так решится и первый пункт и второй. Однако, третье никогда не случится, потому что я не собираюсь снова выходить замуж, — наконец я глотнула воздух, за что мои легкие сильно меня поблагодарили, потому что все это я выпалила на одном дыхании.

Он поворачивается на бок ко мне лицом.

— Во-первых, я скажу своим людям проследить за этим. В-третьих, ты снова выйдешь замуж, и, хотя я пока еще не видел твоих детей, но то, что они твои

дети гарантирует, в моих глазах, что он захочет принять их, — он тянет мою руку к своему рту и оставляет несколько поцелуев.

— А второе? — спрашиваю я.

— Это мое дело, Шарлотта, не твое, — говорит он сурово.

— Ах, ну, раз ты поднял эту тему, я должна напомнить тебе, что моя личная жизнь как раз не твое дело, — я одергиваю руку.

— Ты моя девушка, Шарлотта. И все, что касается тебя — мое дело, — говорит он, хватая меня за руку снова.

— На бумаге, Митч! — я сжимаю руку, готовая влепить ему пощечину. — Ты, наверное, говоришь о моем теле и моем времени, но не больше!

Я вижу, как выражение его лица тут же меняется, переходя из спокойного к состоянию бешенства. Прежде чем я произношу еще хоть слово, Митч дергает меня за руку, разворачивает на живот, стягивает мои трусики и шлепает по заднице несколько раз, потом отпускает мою руку и садится на край кровати. Я присаживаюсь на другую сторону, подальше от него.

Я... Я растеряна. Я хочу что-то сказать, возможно даже заорать, но не могу успокоить свое учащенное дыхание, чтобы сделать хоть что-то. Я в шоке, зла, и как ни странно, немного возбуждена, краем глаза смотрю на него. Он сгорбился и обхватил голову руками. Из-за меня? Я борюсь с желанием утешить его, или залепить пощечину, чтобы выбить из него это дерьмо, и для окончательного финала — послать этого психа к чертовой матери.

Митч глубоко вздыхает, выпрямляется, хлопнув себя по коленям. Он встает и тянется за джинсами.

— Одевайся, детка. Мы выходим через десять минут, — он придвигается ко мне.

Я думаю, что он чувствует мои мысли, (это из той серии, словно волшебным образом над моей головой замигали мои слова, и он бы сказал: «Какого хрена?!») потому что он тяжело опускается рядом со мной на кровать и откашливается.

— Моя мать умерла от рака груди, когда мне было девять, потому что у нее не хватило запаса прочности, чтобы бороться дальше. Мой отец, ну, скажем так «донор спермы», перестал быть моим отцом, когда мне исполнилось пять лет, он не мог справиться с маминой болезнью, поэтому решил, что наркотики важнее, чем мы. Единственное, что этот мужчина дал мне, и я буду беречь эти воспоминания до последнего вздоха, были мои замечательные бабушка и дедушка, и возможность быть воспитанным ими. Они заботились о моей матери и обо мне, она как раз сильно болела. Он отказался от родительских прав, когда она умерла, и дедушка с бабушкой, после ее смерти, оформили опекунство.

— Последние тридцать четыре года мой отец провел, проходя реабилитацию или в тюрьме, я же провел эти годы, делая все, что в моих силах, чтобы заставить моих бабушку и дедушку гордиться мной, чтобы они смогли не испытывать больше такого разочарования от производства такой угрозы для общества в лице их родного сына. Мой дед был удивительным человеком. Когда я смотрел на него у меня было, и есть до сих пор, глубокое уважение, которое он вызывал во мне, и я всегда считал честью нести фамилию Колтон. Если бы у меня была другая фамилия я бы поменял ее на Колтон. Вот почему я знаю, что твои дети, вероятно, захотят иметь другую фамилию. Твой отец похож на «несгибаемого парня», которым был мой дед, и твои дети, думаю скорее всего считали бы за честь нести фамилию О'Брайен.

— Митч..., — мой голос дрожит, когда я перебиваю его.

— Я пойду, — он встает.