На краю

— Я ведь был совсем плох. Да и сейчас еще не вполне…

— Ты сделал огромный шаг вперед, дорогой. Ты можешь собой гордиться.

— Я долго думал, что со мной все в порядке, а все так со мной носятся, потому что просто морочат мне голову. Теперь я понимаю, что это не так.

Он был очень грустен. Вокруг была такая красота, а ему все равно было тяжко.

Я взяла с собой его акварельные краски и пастель. Кругом все было зеленое, но таких разных оттенков, а солнечный свет, проникавший сквозь хвою, поблескивал на камнях.

Ричард отказывался рисовать, он даже фотографировать отказывался. Он мне признался:

— Я боюсь, что вернусь в годы учебы. Я ненавижу это время. И не желаю о нем вспоминать.

Я кивнула. Я отлично его понимала.

Порой на него наваливался шквал воспоминаний. Это его пугало. Он рассказывал, что в одно мгновение вспоминал целые годы своей жизни, причем в мельчайших подробностях.

Так что я не стала настаивать на том, чтобы он снова взялся за кисть.

Как-то днем, вернувшись с прогулки, мы увидели у дома незнакомую машину. Ричард разволновался. Отказывался выходить из леса, требовал, чтобы я пошла вперед и все узнала. Девочки вошли вместе со мной в дом. Там заманчиво пахло чем-то вкусным. Приехала повариха — она готовила нам еду на следующую неделю. Это ее машина стояла у дома. Ричард, узнав об этом, вздохнул с облегчением, но его явно раздражала сама мысль о непредвиденных случаях. Я наконец поняла, что врачи не случайно советовали выработать четкий распорядок дня. Все было отлично, пока мы жили по распорядку и Ричард знал, что за чем следует, но если бы мы сразу отправились домой, куда могли нагрянуть нежданные гости, ему было бы очень трудно.

На следующий день уединенной прогулки не получилось. Несколько раз мимо нас проезжали «лендроверы», и каждый раз Ричард надвигал кепку на глаза и поворачивался к ним спиной. На тропинках тоже было много прогуливающихся. День для Ричарда был испорчен, и он дулся до самого вечера. Полегчало только за ужином. На ужин была запеканка с сельдереем, который Ричард терпеть не мог. Я даже хотела было ему ее не предлагать, но, к моему удивлению, он съел свою порцию и даже попросил добавку.

Вечером он был тихий. По выражению его лица я поняла, что он борется с неизвестными мне демонами. Помочь я ему не могла. Могла только предложить поддержку. Мы долго разговаривали, и я впервые пожалела себя. Мне было не с кем поделиться своими печалями. А мне было безумно трудно.

Ричард

Это был счастливый миг. Я завязал шнурки на кроссовках.

— Ты не перестараешься?

— Нет, я буду благоразумен. Обещаю.

Минди улыбнулась:

— Это ты-то будешь благоразумен? Ты надолго?

— Минут на двадцать. — Я растирал себе икорную мышцу. — Добегу до пикникового места. Вернее, так: я десять минут буду бежать вперед, потом развернусь и побегу назад.

— Береги себя, дорогой.

Я вышел во двор, поправил кепку, чтобы не закрывала глаза, и побежал к лесу.

Я упивался свободой — я мог идти куда пожелаю. В лесу мохнатые лапы деревьев словно обнимали меня. Пахло хвоей, мхом, смолой. Я слышал, как журчит по камням ручей. Пробегая мимо пикникового места, я подумал, как приятно оказаться здесь одному. Когда я бежал вверх по холму, ноги у меня заныли, и пришлось сбавить темп. Боль в мышцах была даже приятной — впервые за долгое время я дал себе нагрузку.

Мое состояние было близко к эйфории. Я дышал полной грудью. Мимо пролетали деревья. Я подумал: а что, если эти мелькающие картинки вызовут припадок? Что, я рухну на землю и умру? Или буду умирать долго и мучительно и случайный прохожий наткнется на мои хладные останки? Но меня эта перспектива не пугала. Я бежал, и мне было хорошо. Если суждено случиться чему-то плохому, что ж, так тому и быть.

Организм, приободренный эндорфинами, работал как часы. Я чувствовал себя уверенно. Хохоча во весь голос, я свернул на тропинку, углублявшуюся в лес. Впереди был деревянный забор с калиткой. Я открыл ее и, аккуратно прикрыв за собой, побежал вперед, вниз, к укромной долине. Мысли текли спокойно. Пробежка — это было то, что нужно. Только одно меня слегка беспокоило: закрыл ли я калитку. Я вспомнил, как опустил железный засов — я делал так сотни раз, когда мне на пробежках встречались калитки. Но я боялся доверять своей памяти. Действительно ли я ее закрыл или мне показалось?

И тут же меня посетила новая мысль: а не паранойя ли это? Врачи предупреждали о возможных параноидальных состояниях, о навязчивых мыслях. Не навязчивая ли это мысль? Почему меня неудержимо тянет проверить калитку, которую я точно закрыл? Но я решил, что эти размышления только больше сводят с ума и лучше не пытаться определить, паранойя это или навязчивое состояние, а сбегать проверить. Калитка оказалась закрыта. Мне стало стыдно.

Минди

Ричарда не было слишком долго. Он обещал вернуться через двадцать минут. Прошло тридцать, и я разволновалась. Я была уверена, что он переутомился и лежит где-нибудь, корчась от боли, или заблудился.