На краю

Я ведь здесь, у родного очага. Я многое пережил и вернулся. Врачи говорили, что на выздоровление могут уйти годы, а я справился всего за несколько недель. Но здесь, в собственном доме, среди близких мне людей, мне было грустно.

Я впервые оказался в обстановке, которую знал и до аварии, знал до малейших деталей. Здесь я жил, смеялся, кричал, спорил, играл. Я до мельчайших подробностей вспоминал множество случаев из жизни. И тут я понял, почему мне грустно. Я впервые оказался там, где бывал до травмы. Я впервые встретился с самим собой. Дом был тем же, но я стал другим. И я все теперь стал воспринимать иначе. Я буду по-другому реагировать, по-другому оценивать происходящее. Дом был знакомым. А я чувствовал себя посторонним. Все было тем же — все, за исключением меня. И то, что все вокруг не изменилось, только подчеркивало, как изменился я.

Я подошел к Минди и обнял ее. Ей не нужно было объяснять, что мне грустно, рассказывать почему. Она все понимала. Мы столько всего преодолели, выдержим и все остальное.

— Ты как, дорогой? — спросила она, положив голову мне на плечо.

— Нормально. Только все… немного странно.

— Понимаю.

— Где девочки?

— Надевают сапоги. Мы идем поздороваться с пони.

— Правда? Я тоже пойду.

— Ты правда нормально себя чувствуешь?

— Да. Все будет хорошо.

Прошло одиннадцать месяцев с того дня, когда я сидел на скамейке там, в Шотландии, и плакал оттого, что не могу больше мечтать. Теперь я могу мечтать, и мои мысли порхают свободно. Я больше не боюсь незнакомых людей, могу обходиться без дневного сна. Некоторое время эмоции меня все-таки захлестывали. Несколько месяцев назад, гуляя по саду, я увидел свой старенький «лендровер». И испытал прилив любви к нему. Это было искреннее чувство, но на самом деле обманчивое. Мне повезло — я понял, что это фантомное чувство, и освободился от него. Я теперь снова могу контролировать свои эмоции и надеюсь, что уже не растаю при виде ржавого внедорожника.

Каждую неделю я оглядывался на проделанный мной путь и понимал, что впереди еще долгая дорога. Это процесс длительный. Врачи спасли мне жизнь. Но мне нужно было заново учиться пользоваться собственным мозгом. Работа еще не завершена. Прошел год, и я еще иду вперед. Спасибо счастливым звездам, которые направляют мой путь.

Я все-таки попал в Арктику. Я научился сносно ходить на лыжах. Я выдерживал морозы в сорок градусов, проходил в день по тридцать-сорок миль, пешком и на лыжах. Да, бывали моменты, когда мне приходилось бороться с собственными демонами, которые прежде меня не одолевали. Но к тому времени я уже уяснил, что после мозговой травмы мне придется заново учиться тому, что прежде давалось без труда, и это перестало меня пугать. Бояться тут нечего — это все равно как ноет перед дождем старый перелом.

И в студию «Топ Гир» я вернулся. Ребята подготовили к моему возвращению несколько приколов, и мы их отыграли — для смеха, но не только. Мы все понимали, что это очень деликатная сфера — это касалось не только меня и нашей команды, но и тысяч людей, пострадавших в автокатастрофах. Мы не могли делать вид, что в фантастическом телемире «Топ Гир» все всегда идет как по маслу. Это ведь далеко не так. И, снова оказавшись в студии «Топ Гир», я мысленно поблагодарил каждого члена нашей группы, которые помогли мне выдержать все испытания.

Это вовсе не грустная история. Да, мне было больно, плохо, тяжело, но зато я узнал многое о себе и об окружающем мире. Мне жалко моих близких, которых предупреждали, что я могу умереть или измениться до неузнаваемости, и им оставалось только переживать и ждать. Это очень трудно выдержать. Но, надеюсь, теперь мы стали ближе друг другу, стали сильнее.

Тысячам людей не так повезло. Приезжая на осмотр в Бристольский центр реабилитации, я видел многих людей, перенесших мозговую травму. Видел тех, кто успел запомнить, как ехал на велосипеде за хлебом, а после этого мир перевернулся. Они и их родные исполнены такой решимости бороться, которую трудно даже себе представить.

А еще я понял, как трудно людям, восстанавливающимся после мозговой травмы, — хотя бы потому, что часто нет никаких внешних признаков, что что-то не так. Для меня самое приятное (и самое тяжелое) — это когда люди смотрят на меня и, решив, что со мной все в порядке, ведут себя как ни в чем не бывало. Здорово, конечно, забыть об аварии, но в то же время порой хочется, чтобы люди понимали, как бывает трудно делать даже самые обычные вещи.

Одно только мне никогда не было в тягость — когда ко мне подходили и спрашивали, как я себя чувствую. Некоторые даже извинялись — думали, что мне надоели эти вопросы. Вовсе нет! И всякий раз, когда незнакомая пожилая женщина берет меня под руку и спрашивает, как я, мне кажется, что этот вопрос задает мне родная и горячо любимая тетушка. Это очень приятно — хотя бы потому, что в такие моменты вспоминаешь, как это здорово — быть человеком. А еще мне за всю жизнь не поблагодарить всех тех, кто писал мне, кто думал обо мне, когда я был болен. Это тоже помогло мне выздороветь.