На краю

Собачий поезд остановился возле землянки, из которой тянулся вверх дымок. У входа валялись свежеколотые дрова, лаяла привязанная псина. Обнюхав Лыкова, она мигом заткнулась. Сыщик вынул браунинг, махнул рукой спутнику: приготовься! И толкнул дверь.

Чуму он увидел сразу. Тот стоял к нему боком и разглядывал оленью шкуру, будто приценивался. До маньяка было три шага. Несколько кавказцев в ватных азямах сидели за столом и пили водку. Они крикнули спьяну:

— Кого черт принес? Урдло[94], Петька Стародубцев! Ты чего тут?

Чума бросил шкуру и медленно полез правой рукой под полу. Статский советник навел пистолет. Он очень хотел, чтобы негодяй дал ему повод выстрелить. Но тот, видимо, прочитал эту мысль на лице сыщика и встал во фрунт:

— Сдаюсь! Не стреляйте, дяденька!

— Петр, обыщи его, — приказал командированный, не сводя с маньяка пистолета. — Внутри в кармане у него саперный тесак. Еще нож, этот должен быть в сапоге, и самовзвод за поясом. Будь осторожен — опасный.

— Этот опасный? — рявкнул следопыт и первым делом отвесил Чуме затрещину. — Недоносок, богова ошибка! Давай, что есть!

На стол легли финка, тесак и револьвер. Не теряя времени даром, Лыков обыскал землянку и забрал вещи маньяка. В фанерном чемоданчике он нашел пачку банкнот:

— Ого. Богато живешь. Это из военной кассы или Тунитай заплатил за убитых китайцев?

Почтарев молчал, подавленный неожиданным арестом. Тут наконец опомнились хозяева землянки:

— Вах, куда вы его? Он нам за постой должен!

— Пишите прошение на имя начальника участка, — отмахнулся сыщик. — Ежели он вас не посадит за укрывательство опасного преступника, то, может, и даст надлежащее распоряжение.

Кавказцы, как и следовало ожидать, загалдели. Они-де ничего не знают про преступника, наняли человека на подряд землю сверлить, и вообще… Под их крики арестная команда уехала прочь.

Ночью, когда поезд встал на ночлег в пустом охотничьем балагане, Алексей Николаевич вывел следопыта покурить. И там сунул ему в руку пачку банкнот:

— Держи. Заслужил.

— Ага, благодарствуйте. Ой! Че-то много… Мы на семьдесят пять договаривались.

— Тут пять сотен. Остальные я взял из трофеев. Чуме уже все равно, а тебе к свадьбе пригодится. Только никому не говори.

— Во дела! — выдохнул Стародубцев. — Ну вы душа человек… В мои обстоятельства вошли. Не ждал такого от сыщика.

— Ты же теперь замаранный в их глазах. Понимаешь? Может, тебе на материк лучше податься?

— Черта им драного! Скоро манифест, лишние все убегут. Останутся, кто прикипел. А новые поселенцы каторжного закона не признают.

Глава 15

Домой!

Когда в сумерках Лыков подъехал к губернаторскому дому, на крыльцо без шинелей выбежали Азвестопуло и Насников.

— Что за манеры? Опять без нас? Мы государю пожалуемся!

Алексей Николаевич, кряхтя, слез с саней, взял за шиворот Чуму и швырнул его под ноги помощникам:

— Увести!

Убийцу отконвоировали в областную тюрьму и посадили в одиночку. Статский советник отмахнулся от расспросов, попросил чаю и устало цедил его в столовой, ожидая хозяев. Когда пришли Григорьев с Бунге, он рассказал всем сразу, как изловил маньяка. Причем особо отметил, что именно совет Федора Федоровича привлечь к поискам Стародубцева дал результат.

— Вы его пристройте к делу осведомления, полезный человек.

Вице-губернатор обещал передать его на связь начальнику участка. А Насников с Азвестопуло обиделись на шефа. Отослал их в разные бесперспективные места и взял маньяка в одиночку. Некрасиво! Вместе ловили, а под конец все лавры себе?

— Завтра домой, — остановил жалобы подчиненных статский советник. — Не велика честь изловить такую гниду… Потом, вы от него не удирали на ватных ногах, а я удирал. Захотелось вернуть должок.

На Сахалине обязанности судебных следователей выполняли мировые судьи. Вечером мировой судья Первого участка Горобец в присутствии Лыкова снял с арестованного первый допрос. Почтарев признал вину по всем пунктам. Он заявил, что убийства в банде совершал единолично. И солдат, и китайцев. Судья начал допытываться, зачем Тертий совершал садистические действия. Законник никак не мог понять такой жестокости…

— А папаша меня еще мальцом научил, — глупо ухмыльнулся Чума. — Ну и пошло дело.

— Тебе нравилось мучить людей?

— Ага.

— Но почему?

Во взгляде маньяка появилось что-то такое, от чего чиновников передернуло… В камере повисла тягостная тишина. Затем Почтарев пожал плечами и сказал:

— Черт, видать, таким сделал. Я сам удивляюсь, как меня земля носит? А ведь носит, и не проваливаюсь.

— И раскаяния нет? И жалости?

— Не-а. Отпусти меня — я опять за тесак возьмусь.

Вдруг глаза арестованного налились чем-то черным, и он закричал надрывно:

— Не проваливаюсь. А должен! Ну где ваш Бог? Куда он смотрит? Ась?!

Но истерика быстро кончилась, и Чума забубнил, что люди стервецы, они его спортили с малолетства, а сам он вовсе не злой…