На краю неба

Дима поставил ногу на первую ступеньку и заметил напряженный материнский взгляд.

— Я спокоен, мама. Ты же видишь, я совершенно спокоен. Как уда-а-ав, — протянул шепотом.

— Смотри, не съешь своего кролика.

— Проглочу. Не пережевывая.

Открыв дверь к Шауриной в комнату, еще раз убедился, что мать зря так переживала. Катя точно не из тех, кто запросто даст себя проглотить. Не с первого раза точно.

— Что ты делаешь? — вздохнул, прислонившись к косяку.

— Вещи собираю, — пояснила она, — домой улетаю.

— Что за детские выходки?

Катя выронила из руки кофту и подавленно замолчала. Потерялась с ответом. Дима, сам того не зная, хлестнул ее по свежей ране.

— Ты можешь мне объяснить, что происходит? — снова поинтересовался.

— Это была очень плохая идея, — через бесконечно долгое время сказала она, — провести вместе отпуск

— Ты сегодня решила поставить рекорд по количеству выданного бреда? Прекрати. Завтра твои родители прилетают. Как это все будет выглядеть?

— Тебя только это и волнует. Как это будет выглядеть.

Он глубоко и медленно вздохнул:

— Как хочешь. Я не смогу отвезти тебя в аэропорт. Раз все так… спонтанно. Я уже сейчас должен быть в другом месте.

— Не беспокойся, доберусь на такси. Билет я уже заказала.

Крапивин кивнул. И ушел, на этот раз оставив дверь открытой. Не хлопая. Боялся, что вынесет ее вместе с косяком.

Обездвиженная его уходом, Катя долго сидела на кровати. И в момент, когда тоже должна была быть в другом месте, она все еще сидела на кровати.

— Дима сказал, что ты собралась улетать, — произнесла Маргарита, появившись на пороге.

Катя вздрогнула, повернув к ней голову. Не стала скрывать слезы, в этом не было смысла. Даже не потянулась за салфеткой или платком, только вытерла ладонью соленые губы.

— Нет, — сипло прошептала. Отчего-то так трудно было говорить.

— Я так жалею, что познакомила их, так жалею…

— Зачем?

— Зачем жалею? — вздохнула Рита и присела рядом.

— Зачем познакомили. Расскажите. Мы же собирались посекретничать, вот самое время. И повод более чем достойный. На мое нытье не обращайте внимания.

Рита ломала руки, испытывая и жалость, и угрызения совести одновременно. Девочка плакала. Уйти и оставить ее в таком состоянии женщина, конечно, не могла. Не здесь и не сейчас, не в своем доме.

— Он создал этот бренд, — начала она, — «JewelryStories»… как экспериментальное направление на базе «Fine Jewellery», но в России.

— Да, я кое-что слышала про это, — подтвердила Катерина, усаживаясь поудобнее.

Она слышала. И даже была на презентации первой коллекции. Там и увидела Агату в первый раз. Уже тогда ей стало понятно, что от Крапивина та не отцепится. Все остальное об этом проекте Катя понимала из общих разговоров. Дима кое-что говорил ей об украшениях с живописными эмалями, флорентийской мозаикой и морским жемчугом. На подробностях она не настаивала, не хотелось лишний раз слышать из его уст про Филяеву.

С Ритой обсуждать это гораздо легче, да и рассказывала она все со знанием дела. Точно знала, о чем говорит.

— Дима никогда не делает ничего простого, не работает на массового покупателя, так скажем. Всегда ищет что-то новое и неожиданное Ключевое направление нашей компании — это изготовление сложнейших эксклюзивные украшения на заказ. Поэтапно. От эскиза и моделирования до производства на самом высоком уровне. В этом свете «JewelryStories» — довольно рискованный проект. Он основывался на стремление возродить старинные традиции ювелирного искусства и забытые ювелирные техники, так сказать, воссоздать дизайн старинных украшений в современной интерпретации. А такому бренду нужно лицо. И не просто лицо на обложку, а ключевая фигура, к которой можно сделать привязку. Агата идеально вписалась. Она дочь известного художника. Обладает глубинными знаниями в сфере истории и искусства. Я очень хорошо знала ее отца, мы вместе учились в Мастерской станковой живописи в Питере, дружили.

— Что ж вы тогда так жалеете, что познакомили ее с Дмитрием? Жалеть нужно не об этом, раз она так идеально вписалась, а о том, что он затащил ее в свою постель. Она, по-моему, до сих пор не понимает, что ей на дверь указали, — убито отозвалась Катерина.

— Ну, Катя, не она так другая, ты же понимаешь.

— Я не ревную его к другой. К другим. Не в такой степени.

— Почему?

— Не знаю, — коротко отделалась девушка, хотя в душе знала и чувствовала другое.

Она Агату ненавидела на каком-то интуитивном, но очень глубоком уровне. Не могла ее переносить. Филяева только имя Димкино произносила, Катю потряхивало; плеча коснулась, когда тот ее провожал — мозг вскипел, она начала вещи собирать, чтобы уехать.

Не упрямство это. Боль. Страшная. Нестерпимая. Уничтожающая изнутри боль.

Но поделать с этим пока что ничего не могла. Когда голова болит, можно таблетку выпить, но от ревности еще таблеток не придумали.

— Я думаю ты, как никто другой, должна понимать нежелание Агаты увидеть дверь.

Катя хмыкнула:

— Я не в счет. Мощь Крапивинской харизмы на мне проверять бесполезно, я им клинически больна с детства. Это все знают.