На крестины в Палестины

– На все воля божья, блин, – кротко вздохнул он, потирая ушибленное место. Перчатку, правда, в этот раз предварительно снял. – Вот только не знаю, на хрена Господу понадобилось лишать меня разума в такой момент?! Около меня же сам Ибн ал-Асир был, начальник презренных язычников, запершихся в цитадели.

– И чего же ты его не арестовал? – поинтересовался Ваня.

– Затмение нашло, – вздохнул Боэмунд. – Видите, как один ваш вид на людей действует? И я забыл о том, что передо мной враг, да и сарацины, думаю, с перепуга мне о своей численности доложили. Раньше они даже парламентеров впускать отказывались!

– Сеня, тогда, может быть, поговоришь с сарацинами? – спросил Ваня. – Глядишь, они нам и сдадутся. А нет, так мне недолго и пару стенок развалить.

Мой хозяин совету омоновца внял и попытался убедить неразумных хазар, то бишь турок, прекратить сопротивление и немедленно сдаться властям. Я-то уже знал, что из этой затеи получится, а наивный Сеня все еще верил в лучшее. Его ожидания не оправдались, и вместо немедленной сдачи сарацины демонстративно повернулись к нему спиной, а кто-то со стены еще и добавил, что со взяткодавцами они общаться не собираются.

Тогда ведение переговоров взял в свои мощные лапы Ваня Жомов. Однако и его попытки не увенчались успехом. К моему удивлению, омоновец довольно долго был хладнокровным, а когда наконец разозлился и собрался свалить стену цитадели тем же способом, каким мы обрушили в реку скалу, когда помогали Гераклу чистить конюшни, нам с Сеней пришлось Жомова удерживать. Все– таки это у омоновца башни нет, а у цитадели они имеются. И с этих башен на голову Жомова может не только кипящая смола политься, а и что-нибудь похуже. Например, вино. Ваня ведь такой бессмысленной растраты ценного добра не переживет и может получить себе острую сердечную недостаточность. А тогда – прощай ОМОН!..

– Вот видите, какие они? – поинтересовался Боэмунд, когда нам удалось немного успокоить Жомова. – Не только язычники и еретики, но еще и быдлястые варвары…

– Какие? – оторопел мой Сеня.

– Оба-на, классную я фразу придумал! – перстоносец опять хотел себя хлопнуть ладонью по лбу, но в этот раз сначала внимательно осмотрел свою лапу, проверяя, нет ли на ней железной перчатки, и только затем исполнил задуманное. – Писец, ко мне. Пиши: «Любезная моя Катерина Матвеевна…»

Я понял, что это надолго. Коротко тявкнув, я попытался объяснить Сене свою точку зрения, но хозяин на меня внимания не обратил. Он задумчиво смотрел на цитадель, делая в уме какие-то расчеты. А поскольку Рабинович при этом теребил кончик носа, я понял, что его вновь посетила какая-то гениальная идея. Теперь оставалось только одно – сидеть и ждать, пока умная мысль в голове Рабиновича уложится поудобнее, сформируется поконкретнее и будет готова к подаче окружающим. Жомову симптомы усиленной умственной деятельности моего хозяина тоже были знакомы, и Ваня, приготовившись к долгому ожиданию, собрался чистить пистолет. Правда, единственное, что он успел сделать, так это вытащить оружие из кобуры и вынуть из него затвор.

– Так, все ясно, – заявил Рабинович, осматриваясь по сторонам. – Если эти гады не хотят выходить, мы сделаем так, чтобы они не смогли выбраться из цитадели, даже если очень этого захотят.

– Это как? – удивился омоновец. – Перебьем всех, что ли?

– Проще, Жомов, проще, – усмехнулся Сеня. – Мы их запрем. – Он пнул Боэмунда, продолжавшего диктовать писарю текст послания своей супруге. – Очнись, норманнская морда. Собирай своих бойцов. Дело есть!

Боэмунда растолкать было очень сложно, но моему хозяину сделать это все-таки удалось. Сеня тут же изложил антиохийскому коменданту свою идею, и перстоносец просто запрыгал от радости, хотя, с моей точки зрения, велосипед Рабинович не изобрел. Он просто предложил построить вокруг центральной цитадели, занятой непокорными сельджуками, еще одну стену. Эта стена и должна была отделить город от центральной его части и запереть турок внутри их убежища.

Боэмунд отдал распоряжение, и работа тут же закипела. Перстоносец привлек к строительству каждого отдельно взятого предводителя крестоносного войска, выделив им различные участки стены. Собственно говоря, строило воинство Христово не стену, а скорее баррикады между домами, но получилось все равно эффективно. Ландскнехты старались изо всех сил, прельщенные тем, что после строительства им наконец дадут хоть что-то пожрать, и через пару часов все проходы от цитадели внутрь города были перекрыты трехметровой высоты завалами. Со стороны окраин на них еще хоть как-то можно было забраться, а вот сарацинам преодолеть баррикады и не потерять три четверти личного состава ни за что бы не удалось. Даже если бы крестоносцы выставили для охраны заграждений втрое меньше солдат, чем было в распоряжении Ибн ал-Асира. Сельджуки приуныли, а их предводитель заорал Боэмунду и прочим рыцарям, писавшим акт приемки сооружения: