На крючке

Эта мысль развлекала Яну и отвлекла ее от того беспокойства, которое вызвало в ней приглашение Засурского. Она была заинтригована и все-таки на душе у нее было неспокойно, как если бы она ожидала какого-то подвоха. Значит, Засурский заинтересован в том, чтобы Яна расследовала это дело. Почему? Потому что это касается его сына? Или потому что предмет, из-за которого убили Женю, имеет в его глазах ценность. Возможно, он захочет, чтобы Яна нашла это таинственное нечто и вручила ему за кругленькую сумму. Руденко будет расстроен, – Яна улыбнулась кончиками губ, как бы стыдясь этой улыбки, считая ее чересчур инквизиторской. Когда ее рука легла на ручку двери, ведущей в кабинет владельца казино, она была так далека от окружающих ее реалий, переключившись мысленно на Руденко и на массу мелких приятных вещей, о которых стала думать исключительно из психотерапевтических целей, чтобы побороть волнение, и которыми незаметно для себя увлеклась, что кабинет Засурского показался ей четвертым измерением.

Сам Засурский сидел в кожаном кресле, вальяжно откинувшись на спинку и глядя на вошедшую Яну из-под тяжелых полуопущенных век. Полноватый, с большими руками, чем-то похожий на медведя, Засурский выглядел лет на сорок пять. Его открытое, красивое лицо было несколько анемичным, но живые карие глаза под почти сросшимися черными бровями излучали бездну лукавства. Тонкие, почти невидимые губы и огромные глаза делали его похожим на те изображения поздней античности и византийской поры, в которых именно таким контрастом было подчеркнуто возрастание духовности и угасание чувственности. Вот только чудовищно узкий рот Засурского, который был к тому же плотно сжат, будил скорее впечатление чего-то порочного и мстительно-плотоядного. Правильный нос ничего не добавлял этому примечательному лицу, он стал, выражаясь метафорически, невидимкой и в виду этого контраст между большими глазами с ленивым прищуром и нитеобразным ртом достигал своей потрясающей силы.

Засурский напустил на себя меланхолично-разочарованный вид, который приобрел с появлением Яны флер равнодушно-оценочного пренебрежения. Это действительно был толстосум, по крайней мере, его гримаса, его поза красноречиво говорили об этом.

– Доброе утро, – ровным голосом сказала Яна.

– Доброе, – слабо улыбнулся Засурский и тихонько крутнулся в кресле. – Про-ошу.

Последнее слово он произнес с интонацией обкомовского работника. В нем, этом коротком слове, проявилось все его презрение к простым смертным, смягченное толикой снисходительной иронии. Он указал глазами на стоявшее перед овальным столом кресло. Одной этой фразы хватило, чтобы Яна поняла, что ее ждет что-то непредвиденное, что-то, что ее разочарует, если не рассердит. Она опустилась в кресло со смешанным чувством потерянности и недовольства.

– А я вас не так себе представлял, – иронично улыбнулся он.

– Этакой бабой-ягой? – усмехнулась Яна.

– Не то чтобы бабой-ягой, – шире улыбнулся Засурский, демонстрируя мелкие острые зубы, – скорее пожилой женщиной, вроде тех народных целительниц, о которых пишут в газетах и показывают по телевизору в рекламе.

– Это комплимент? – хитро улыбнулась Яна.

– Да, – Засурский еще раз крутнулся, перенес центр тяжести вперед и, облокотившись на стол, пронизал Яну долгим пристальным взглядом. – У меня к вам деловое предложение.

– Слушаю вас. У вас курить можно? – Яна покосилась на бронзовую пепельницу, стоявшую справа от Засурского на столе.

Это была раритетная вещица, выполненная, без сомнения, талантливым мастером отгремевшей эпохи. Она изображала разметавшуюся на ложе, напоминавшем створку ракушки, девушку, может быть, богиню.

– Конечно, – он пододвинул пепельницу Яне, – чувствуйте себя как дома.

Эта безобидно-гостеприимная фраза прозвучала вполне лицемерно – Засурский и разговаривал, и вел себя так, чтобы не дай Бог, посетитель, в данном случае Яна, не забыли, что он, Засурский, здесь хозяин, если не повелитель.

– Я слышал, вы взялись за это дело, – он выделил голосом «это» и замолчал, очевидно, ожидая подтверждения.

– Да, – Яна глубоко затянулась, ее удовольствие, вызванное игрой ума в те несколько минут, которые предшествовали визиту в этот холодный, заставленный громоздкой, «под старину» мебелью кабинет, улетучилось, подобно запаху нестойких духов, – меня к этому обязывает долг.

На губах Засурского заиграла язвительная усмешка.

– Долг? – насмешливо переспросил он. – Вы оперируете такими старомодными понятиями?

– В старомодных понятиях, также, как и в старомодной мебели, Яна обвела кабинет красноречивым взглядом, – есть свое особенное обаяние, – парировала она.

– Да-да, безусловно, – торопливо, с неохотой согласился Засурский. – Итак, я предлагаю вам неплохой гонорар.

– И что вы хотите мне поручить?

– Бросить все к чертям собачьим, – судорожно рассмеялся Засурский, словно показать себя таким вот беззаботно-веселым и фамильярным для него было знаком особой милости, дарованной собеседнику, – ну как вам идея?

Он наставил на Яну любопытный взгляд. Она молчала, сбитая с толку.