На крючке

– Хотя бы поэтому, – Яна снова закурила. – Но есть и еще причина, в виду которой эта смерть должна бы вас затронуть.

– Какая же? – с надменной гримасой приподнял брови Засурский.

– Вы ведь тоже были любовником Галкиной, – ровным голосом проговорила Яна.

– Что-о?! – возмущению Засурского не было предела.

– Вы спали с ней, – твердо сказала Яна, – может быть, поэтому и были против ее союза с вашим сыном.

Яна пристально, но спокойно смотрела на Якова Григорьевича. Засурский слегка смутился, но, быстро справившись с растерянностью, перешел в атаку.

– Кто вам дал право так разговаривать со мной? И откуда вы вообще взяли, что я, как вы выразились, спал с Галкиной? Или вы считаете, что она была пупом Земли?

Теперь в его глаза горела откровенная ненависть. Углы Яниных губ тронула ироническая усмешка. Она не могла удержаться от этой несмелой, но выразительной улыбки, которая должна была показаться так дорожащему своим престижем Засурскому верхом оскорбительной непочтительности.

– Что вы смеетесь? – грубо одернул он Яну, приходя в бешенство. – Я сказал что-то смешное?

– Нет, ваша реакция вполне адекватна, с учетом вашего характера, – процедила Яна, гася сигарету в пепельнице.

Она уже поняла, что мирного, конструктивного разговора не получится, и более того, она сомневалась, что такой разговор мог вообще состояться. Априори, так сказать. То обстоятельство, что Засурский спал с Женей, хотела Яна того или нет, бросало на него тень подозрения. Мотивов было хоть отбавляй. Ревность, например. А если принять во внимание тот факт, что в квартире было все перерыто, то можно предположить другой вариант. Возможно, Галкина завладела чем-то ценным, принадлежащим Засурскому, помимо его воли и он, желая отобрать это таинственное нечто и будучи человеком темпераментным, саданул ее сковородой по голове. Как ни была бы мрачна и трагична эта картина, нарисованная перед Яной ее подвижным воображением, она вызвала у Яны тонкую ироническую усмешку. Зрелище хватающегося за сковородку Засурского было до того комичным и нелепым, что она рассмеялась бы, если бы была одна. У нее защекотало переносицу, как в детстве. Это было знаком того, что она может допустить что-то запретное, неприличное, но в то же время неплохо контролирует себя, чтобы упредить этот порыв.

– Что вы хотите этим сказать? – чуть более спокойно, но все с таким же презрительным апломбом спросил Засурский.

– Только то, что вы человек взрывчатый, самолюбивый, легко ранимый. Удивляюсь, как вы могли преуспеть в бизнесе! – воскликнула Яна.

– Ну уж это не вам судить! – снова взъерепенился Засурский.

– Вы спали с ней, Яков Григорьевич, – с наигранной жалостью вздохнула Яна, – вы лежали на ней, у нее было отсутствующее выражение на лице, простыни были голубые, в розовато-сиреневый цветочек, помните такие?

Засурский приоткрыл рот.

– Вы копались в белье? – с брезгливым отвращением наконец процедил он.

– Нет, я вас видела, – равнодушно сказала Яна, – у вас крупная родинка под правой лопаткой. Вы же знаете, что я – экстрасенс.

– Знаю, – угрюмо согласился Засурский, видимо, упустивший из виду Янин дар, который ему, привыкшему все контролировать и всем повелевать, был как кость в горле.

Лицо его приняло суровое выражение. Глаза бегали, мыщцы застыли от напряжения.

– Шесть тысяч, – прошипел он, поднимая угрожающе-нетерпеливый взгляд на Яну.

– Я же сказала, что нет, – снисходительно улыбнулась Яна, – дело не в деньгах, а в принципах. Яков Григорьевич, где вы были в воскресенье вечером, между шестью и десятью часами? Это длинный промежуток, но попробйте все-таки вспомнить.

– Я не обязан отвечать на ваши вопросы, – презрительно поджал он губы, которые в силу этого движения едва не исчезли – таким на удивление тонким был его рот, – вы не из милиции. Если меня спросят, я отвечу. Но не вам.

– И вы скажете милиции, что предлагали мне деньги, чтобы бы я прекратила расследование? – Яна бросила на Засурского хитрый провоцирующий взгляд.

– Вы ничего не можете доказать, – нахальная усмешка тронула его поджатые губы, – и не смотрите на меня так!

– Я не обвиняю вас ни в чем, – непринужденно улыбнулась Яна, – я лишь хочу разобраться в этой истории. Вы хотели бы, выражаясь словами Жени, входить в жизнь других людей, как испанский гранд входит в собор. И потому малейшее несогласие с вами или настойчивость рассматриваете как покушениие на свое достоинство. Но ведь могут быть обстоятельства…

– Довольно! – поднял в протестующем жесте руку Засурский, – знать ничего не желаю! Нечего мне читать проповедь! У меня больше нет повода вас задерживать.

Он отвернулся, полный негодования и досады. Яна медленно поднялась с кресла.

– Жаль, – сказала она, – вы могли бы помочь расследованию, но не хотите, тем самым заставляя меня подозревать вас. В квартире у Жени все было перевернуто вверх дном. Возможно, она украла у вас что-то, и вы…

– Хватит! – взревел Засурский, сделав резкий жест рукой.

Яна была уже у двери. И практически столкнулась с высоким худощавым брюнетом, входящим в кабинет.