На крючке

Этажом выше громыхнула стальная дверь и следом послышались быстрые шаги. Кто-то спускался с лестницы. Спускался и насвистывал «Жизнь в розовом свете». Все замерли в ожидании субъекта, имевшего, по-видимому, прекрасное настроение, и только на губах Елизаветы Петровны зазмеилась ехидная усмешечка. Она знала, кто это. Очам людей, собравшихся в ожидании мастеровитого и поддатого дяди Коли, предстал одетый во все бежевое, еще довольно стройный дядечка средних лет с несколько одутловатым, покрытым паутиной морщин лицом, но полный зажигательного оптимизма и молодцеватой грации. В нем чувствовалась порода. Жидкие светлые волосы, открывавшие высокий, с плешью лоб, находящиеся в лирическом беспорядке, отнюдь не производили впечатления чего-то неопрятно-взлохмаченного и неухоженного. Узкий разрез глаз придавал его взгляду цепкую внимательность и некое смирение, присущее выражению глаз умудренного опытом человека. И только губы, с опущенными уголками, чувственные, хотя и не полные, налагали на его лицо печать какого-то брезгливого неприятия.

— Что здесь происходит? — с жеманным недоумением воззрился на Елизавету Петровну щеголь.

— Да вот, соседкой моей интересуются, — махнула она рукой на Женину дверь.

— Вот как? — удивился дядечка. — По какому вопросу?

— Пока не знаю, — вздохнула Екатерина Петровна.

— А вы, гражданин, не могли бы оказать нам помощь? — выказал чудеса обходительности Руденко.

— Да-да, — изящно наклонил голову немного вперед дядечка, — Лев Сигизмундович Браницкий, — с горделивым достоинством представился он.

— Нам нужен еще один понятой, — продолжал Руденко в то время, как Браницкий заинтересованно пялился на Яну.

— Понятой? — приподнял свои сероватые округлые брови Лев Сигизмундович. — Что случилось?

— У нас есть подозрение, что Евгения Галкина мертва, — ляпнул лейтенант.

— Мертва-а?! — воскликнул Браницкий.

— Ужас! — обмерла Елизавета Петровна.

Внизу послышались медленные тяжелые шаги, Все стали напряженно вслушиваться.

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, — горько усмехнулся Браницкий, прерывая мгновенную паузу и многозначительно качая головой. — Как же это случилось?

— Лев… — замялся Руденко, припоминая витиеватое отчество щеголя.

— Сигизмундович, — подсказал Браницкий, чуть сморщив породистый польско-еврейский нос.

— Мы еще толком ничего не знаем. А-а, вот, наверное, и дядя Коля, — Руденко улыбнулся поднимавшемуся нетвердой походкой мужчине. — Сейчас все окончательно выяснится. Вы будете понятым? — снова обратился он к Браницкому.

— Да-да, — с ответственным видом произнес тот, — о чем речь!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Дядя Коля, поджарый мужик с пропитым лицом, ограничился скептическим взглядом. Потом, почесав в грязном затылке, спросил, лениво растягивая слова:

— Чего на-до, ше-еф?

Он поднял мутный взор на горящего от нетерпения Руденко.

— Дверь взломать, — коротко сказал тот, — можешь?

Дядя Коля, которому алкогольный кайф придавал повадки флегматичного скептика, пожал плечами, мол, а как же, конечно, могу, и принялся за дело. Неторопливо, спокойно, обстоятельно. Просьба Руденко не вызвала в нем ни удивления, ни протеста, ни даже сколько-нибудь явного интереса. Может быть, он и хотел бы выполнить работу как можно скорее, чтобы от него отвязались, но был под градусом, а потому трудился, как при замедленной съемке. Когда дверь подалась, Руденко, не поблагодарив его, двинул в квартиру. Потом, словно вспомнив о Самойлове, Яне, понятых, о лежавшем на нем грузе ответственности, громыхнул своим звучным баритоном:

— Ничего не трогать, сохранять спокойствие!

Уже в прихожей у него была возможность убедиться в Яниной правоте — кругом царил вопиющий беспорядок.

— Боже мой, боже мой, — испуганно и удрученно приговаривал Браницкий, прикрывая то и дело рот ладонью.

— Господи! — вторила ему потрясенная открывшейся ей картиной разгрома Елизавета Петровна, с опасливой осторожностью переступавшая через горы выброшенной на пол одежды.

Яна прошла в спальню. Постель тоже была распотрошена. Простыни и подушки валялись на полу, матрас был нещадно изрезан.

— Черт! — заорал из кухни Руденко.

Все сбежались на его крик. Самойлов тупо смотрел на лежащее в неестественной позе тело.

— Нет, не ваза, а сковородка, — присевший на корточки Руденко взял через полотенце чугунную сковороду. — Ручка вон аж куда отлетела, — показал он под раковину.

Действительно, отлетевшая ручка подобно городошной бите прошлась по ряду пивных бутылок и банок, несколько из которых разлетелись вдребезги.

— Ой! — вскрикнула Елизавета Петровна, едва не шмякнувшись в обморок. К счастью, ее вовремя подхватил Самойлов.

— Уведи ее! — раздраженно бросил ему Руденко.

Сержант поволок ошарашенную женщину в гостиную.

— Вот так та-ак, — Браницкий стоял над трупом бледный, как полотно, но старался не показывать вида, что волнуется. — Кто же это ее?

— Мы бы тоже хотели это знать, — грубо ответил Руденко. — Ну, где ты там? — крикнул он Самойлову. — Иди, ты мне нужен. Надо вызвать экспертов. Ничего не трогать, еще раз говорю.