На крутой дороге

— Я требую решительности! — вновь вскочил ободренный этим Шафорост. — Враг уже вот-вот нагрянет. Мы не имеем права оставлять ему завод на ходу! — И чтобы окончательно повести за собой всех, он добавил уже с угрозой: — Это мнение не только мое и не только большинства нашего совещания — это указание центра!

Жадан, который почему-то тоже не высказывал своей точки зрения и, судя по его поведению, одобрял нерешительность Морозова, на угрозу Шафороста отозвался:

— Только без крика!

Он сказал это словно бы и спокойно, но по тому, как оттенилась белизна его усов на вспыхнувшем нервном лице, все поняли в этом замечании обидный намек: «Только без паники!»

Шафорост промолчал. Но промолчал с таким видом, словно пригрозил: «Ну хорошо! Это тебе так не пройдет!» И это заметили все.

Морозов все так же молча, прищурив глаза, сидел и слушал. И чем больше слушал разноречивых мнений, тем больше склонялся к своему собственному, к которому пришел еще по дороге из штаба и которое поддерживал и Жадан. Его обвиняют в нерешительности, не зная, что он отважился на исключительно смелый, рискованный шаг. Его упрекают в том, что он медлит с изложением своего плана, но не подозревают, что именно в промедлении и состоит сущность его плана. Внезапность прорыва фронта создала такое положение, когда действовать согласно инструкции было уже поздно. Присоединиться к требованиям, выдвигаемым здесь, невозможно. Ведь вывоз только людей не решает главного — судьбы завода. Частичная эвакуация тоже не спасет положения. А если враг вот-вот нагрянет, как утверждает Шафорост, то уже не успеешь взорвать такой гигант. Значит, остается только одно: не горячиться, пресекать панику, набраться выдержки и ждать, веря в то, что запорожскую индустрию так легко не сдадут, за нее еще должна быть жестокая битва, а значит, и завод еще может понадобиться.

Этот план в конце концов и изложил на совещании Морозов.

— Что он себе думает! — зашептали вокруг, оглушенные его сообщением. — Это ведь рискованно! Опасно!

Шафорост, может, тоже возмутился бы, запротестовал, если бы мнение было высказано вначале, в ходе споров; но сейчас оно прозвучало как приказ и обсуждению не подлежало. Присутствующим предложили пройти по вагонам и машинам и ознакомить с этим приказом собравшихся уезжать.

Чтобы поднять у людей дух, Морозов, закрывая совещание, подчеркнул:

— Я уверен, товарищи, что с Хортицы немцев выбьют. А пока Хортица наша, нам бояться нечего.

Вскоре после совещания у Морозова собрались почти все директора прибрежных заводов. Их также мучила неизвестность, и они не знали, как действовать. Снова совещались, спорили и наконец тоже присоединились к мнению Морозова.

Таким решением закончилось и это совещание.

Но события нарастали с ураганной быстротой. После некоторого затишья снова замигали вспышки и задрожала земля. Теперь уже гремело повсюду: и перед городом, и за городом. Между берегами разгорелась артиллерийская дуэль, на железной дороге и аэродромах усилилась бомбардировка. Где-то поблизости сквозь грохот пушек прорывался рев танков. Создавалось впечатление, что Запорожье окружают.

К Морозову снова, без вызова, стали собираться руководители цехов. Кабинет быстро заполнялся. Но сейчас уже никто не поднимал дискуссий. Каждый заходил тихонько и, спросив разрешения, садился и ждал.

Морозов кивком головы разрешал входить и продолжал что-то озабоченно вычерчивать на листе бумаги.

На этот раз он сидел уже не за своим рабочим столом, а за длинным, служившим для проведения различных оперативных совещаний. Напротив него подсчитывал что-то с карандашом в руке Жадан. Временами они целиком углублялись в эти подсчеты, будто уточняли перед очередной оперативкой, как лучше разместить в цехах новый государственный заказ.

На пороге остановился возбужденный Шафорост.

— Уже с Кичкаса бьют.

— Слышу, — не поднимая головы, промолвил Морозов.

Почти одновременно протиснулись в дверь два посыльных с выставленных за цехами постов.

— По Шлюзовой палят, Степан Лукьянович!

— И по Карантиновке тоже!

— Слышу, — неохотно, словно ему надоели эти сообщения, кивнул обоим Морозов.

И наконец, совсем перепуганный, прибежал начальник АТС.

— Немцы, Степан Лукьянович! Немцы!..

Морозов снял очки и взглянул на него.

— У вас неточные данные. Гитлер бросил сюда не только свои, но и румынские части.

И, снова надев очки, подумал: «Но, может, это и к лучшему для нас».

Внезапно со стороны Хортицы раздался небывалый по силе взрыв.

Резко тряхнуло здание. Треснул потолок, где-то зазвенело стекло. Вскоре разведка сообщила, что мост, соединяющий город с Хортицей, взорван и что Хортицу наши сдали.

Морозов поднялся. Какое-то мгновение он стоял над столом гневный и возбужденный. Потом нервно прошелся по кабинету.

Среди присутствующих пронесся тревожный шепот: ведь Морозов заверял, что Хортицу не сдадут!

Но в эту минуту сообщили нечто еще более страшное:

— Алюминиевый загорелся!