На литературных баррикадах

— Надо бы мне с этим Ильенковым познакомиться. Интересный, видать, человек… И писатель… Несомненно писатель. Какой он из себя? Седой, говорите? Уже седой. И в темных очках? Очень интересно.

Вскоре Ильенков приехал в Москву. В январе тридцатого года в журнале «Октябрь» была организована встреча с начинающими писателями. Ильенков читал новый рассказ «Чмых». Рассказ этот по моему совету он заранее послал Серафимовичу. Читали свои произведения и другие молодые писатели. В заключение вечера выступил Серафимович. О рассказе Ильенкова, к моему изумлению, он не сказал ни слова.

Я задержался в редакции, и когда собрался уходить, ни Серафимовича, ни Ильенкова уже не было.

Ильенков жил у меня. Вернулся домой он поздней ночью. Взволнованный, взбудораженный.

— Загулял, Василий Павлович, — поддел его я, улыбаясь. — Седина в бороду — бес в ребро.

Он снял свои «мрачные» очки, и совсем молодые глаза его весело блеснули.

— Понимаешь, какое дело… Гулял, действительно гулял… По Тверскому бульвару… Со стариком… с Александром Серафи́мовичем. Ну, какой старик… Сколько интересного он мне о моем рассказе наговорил. А рассказ будто наизусть помнит. А потом все выпытывал, как и что. И какие планы, и как рабочие на заводе живут…

— А «что вы скажете в свое оправдание» говорил? — засмеялся я.

— Говорил. И конец рассказа велел переделать. Я сначала спорил, а потом согласился. Убедил он меня… До сих пор его слова в ушах…

Был уже третий час ночи. Ильенков сел к столу, вынул рукопись, решительно зачеркнул последние страницы и стал лихорадочно писать.

Разбудил он меня рано утром и прочел новый вариант окончания рассказа.

Вскоре рассказ был опубликован.

Приближался XVI съезд партии. В литературе происходила ожесточенная борьба со всякими буржуазными влияниями, с левыми и правыми уклонистами.

На нашем творческом знамени было написано: глубокое проникновение в жизнь, правдивое отображение жизни в прозе и поэзии. Пролетарские писатели решили рапортовать съезду всеми своими лучшими произведениями, созданными за последние годы.

Мы подготовили творческий рапорт-сборник. Между рассказами и стихами в сборнике были боевые, ударные лозунги, набранные жирными шрифтами:

Беспощадный удар

по правым оппортунистам в литературе…

по аллилуйщикам,

по примиренцам к классовому врагу!

За чистоту марксистско-ленинского оружия.

Сами заглавия напечатанных в сборнике произведений говорили о его боевом характере.

В. Маяковский — «Кулак», Л. Овалов — «Ход сражения», Э. Багрицкий — «Из книги «Победитель», В. Ставский — «Волк», Н. Богданов — «Враг», Ю. Либединский — «Первые дни в коммунизме» и т. д.

Серафимович дал для сборника очерк «Что я видел». Очерк весь дышал жизнью, современностью. Писатель рассказывал о том, что он видел в последнем своем путешествии по стране. Он побывал на Тамбовщине под Козловом.

«Как и во всей производственной громаде Союза, и тут свои бури, свои взрывы, катастрофы, столкновения…»

Писатель рассказывал о достижениях беконной фабрики, дающей мясо стране, бичевал недостатки.

Очерк был явно полемический, направленный против маловеров, против правых уклонистов, против классовых врагов.

«Да, вождей правого уклона надо бы провести по таким глухим фабрикам, что дымят, как эта, под Козловом среди потерявшихся тамбовских полей. Да не в качестве знатных посетителей, а потерлись бы среди рабочих, незаметные и серые. Они ахнули бы: «Теперича и захочешь вертаться — не вернешься».

…Александр Серафимович, как вожак, как «старшой», с высокой ораторской трибуны рапортовал XVI съезду о достижениях и недостатках пролетарской литературы.

Он стоял на трибуне съезда спокойный, неторопливый, как всегда. И только по неприметным движениям, когда он оправлял свой знаменитый белый отложной воротничок, мы, его друзья и ученики, понимали, как сильно он волнуется.

«Писательская масса Федерации, — сказал Серафимович, — принимает широкое участие в социалистическом строительстве. Многие писатели рассеялись по заводам, колхозам, стройкам, чтобы непосредственно видеть, чтобы дать в творчестве жизнь».

И все же:

«Один из главных… провалов, недочетов — это отставание литературы от развивающегося строительства, от бегущей жизни».