На литературных баррикадах

Все литкружковцы были рабочими. Только один, немолодой уже, широколицый, кудрявый человек по фамилии Карлик, был «интеллигентом», фармацевтом местной аптеки. Он писал рассказы преимущественно из рабочего быта, рассказы грамотные, пожалуй более грамотные, чем Семенцов, но лишенные остроты. Все у него получалось схематично, поверхностно, подчас лакированно. Чувствовалось отсутствие глубокого знания заводской жизни. Карлика всегда очень резко в кружке критиковали. Но фармацевт стойко выдерживал побои и мужественно приходил на все собрания заводского кружка, хотя жил в городе, в семи километрах от завода, а в городе при библиотеке был свой литературный кружок.

— Почему же вы его не переведете в тот литкружок? — усмехнулся Александр Серафимович.

— А без него у нас не так интересно будет, — ответил Семенцов. — Мы вот и держим одного интеллигента, так сказать, для битья…

Серафимович долго смеялся.

— Ну и выдумают… Интеллигент для битья…

На собрании кружка старый писатель сидел как всегда сосредоточенный, внимательно слушал, что-то записывал в свою книжечку.

…Литературный вечер в театре прошел прекрасно. Александр Серафи́мович рассказывал о том, как он работал над «Железным потоком». Эдуард Багрицкий читал «Весну»… Было много вопросов — о жизни, о литературе. Серафимовича не хотели отпускать. Только к концу вечера я вспомнил, что за целый день старик не отдохнул ни мгновенья (обедали мы после смены в гостях у Ахтырского, и старики вели задушевный и сердечный разговор все время обеда). А он, кажется, и не собирался еще отдыхать…

Мы еще долго обменивались впечатлениями, располагаясь ко сну в Доме приезжих. За окном гудел только что родившийся новый паровоз. Днем кто-то в цехе приглашал Серафимовича ночью на тендер, принять участие в обкатке, и я еле уговорил его отказаться.

Услышав гудок, Серафимович вскочил с кровати, подошел к окну, вгляделся во тьму. Паровоз с подъездной заводской ветки выходил на большие пути… В жизнь.

Уже засыпая, я услышал, как Серафимович засмеялся. Я приподнялся на локте.

— Интеллигент для битья, — сказал вполголоса Александр Серафимович, — скажите пожалуйста…

Уже прощаясь, в Москве, он хитро посмотрел на меня и сказал:

— А роман дайте мне, батенька, еще дня на три… Я там кое-что почеркаю…

6

Мне приходилось не раз выезжать с Александром Серафи́мовичем на заводы. Побывали мы (ездили тогда, помнится, с нами В. П. Ильенков, поэт Антал Гидаш и профессор П. Ф. Юдин) и на знаменитом Горьковском автомобилестроительном. И здесь наш «старшой» также бродил по цехам, пытливо расспрашивал стариков и молодых об их работе, об опыте знаменитого горьковского кузнеца Бусыгина.

— Вот ведь, — говорил он нам, — путь русского рабочего класса — от сормовского рабочего Петра Заломова до нижегородского рабочего Александра Бусыгина. Вот о чем нужно писать, молодые люди… Вот чего требует от нас народ… А мы часто драгоценное время по пустякам тратим, шумим попусту, в «вождей» играем, интригами занимаемся… Эх…

На большом заводском вечере он отвечал на сотни вопросов — о литературе, морали, этике, быте. Помню, как пространно и задушевно, необычайно интересно и волнующе говорил он о Сергее Есенине. А вопросов о Есенине было множество. Серафимович говорил о нем с любовью и горечью. Как непохож был его ответ на стандартные «резолютивные» штампы иных унылых проработчиков! Он говорил об оригинальности и своеобразии есенинского таланта, об искренности поэта, о его противоречиях, о борьбе старого и нового в его творчестве, о тонкой лирике Есенина и об эпигонах, подымающих на щит худшие стороны его творчества, о так называемой «есенинщине». Слушали Серафимовича напряженно, боясь пропустить слово. Он удивительно умел находить путь к сердцам человеческим.

…В начале тридцатых годов мы стали замечать, что старик наш все чаще хмурится, брюзжит. Он ушел из редколлегии журнала «Октябрь». Многое было ему не по душе в Ассоциации пролетарских писателей.

Действительно, в «королевстве датском» было далеко не спокойно.

Внутри Российской ассоциации пролетарских писателей развернулась борьба против так называемого авербаховского руководства.

Возглавлявший тогда РАПП Авербах проводил внутри ассоциации сектантскую линию, против которой еще в свое время боролся Дмитрий Фурманов. Один из основных авербаховских лозунгов — «кто не союзник (то есть кто не с Авербахом) — тот враг» — механически отбрасывал во вражеский лагерь большое количество талантливых советских писателей.

Среди писателей, выступивших внутри РАПП против Авербаха и его вредной для развития литературы политики, были Серафимович, Ставский, Панферов, Ильенков, Горбатов, Галин, Я. Ильин, Платошкин, Черненко, Нович, Гидаш, автор этих строк. Резко критиковали авербаховскую линию «Правда» и ЦК комсомола, философы Юдин, Митин и другие.

Никогда не забыть, как дружески заботливо выслушивал нас в редколлегии «Правды» Емельян Ярославский, не забыть его отеческой, истинно партийной помощи в нашей работе.