На литературных перекрестках

В Москве, как обычно, зашел к Всеволоду Вячеславовичу. Он уже мне писал, что к десятой годовщине Октября МХАТ ставит «Бронепоезд 14—69». Сам К. Станиславский поставил спектакль. Билет в театр достать было немыслимо, но автор устроил мне пропуск. Нужно ли говорить, что «Бронепоезд 14—69» потряс меня, я был взволнован успехом актеров и успехом моего друга.

До поздней ночи мы разговаривали с Всеволодом о спектакле, огромном событии в театральной жизни того времени. Впервые со сцены МХАТа зазвучали новые голоса героев гражданской войны — партизан.

— Большевик Пеклеванов — это, конечно, Афанасий? — спросил я.

— Не совсем. В какой-то степени. Разумеется, я много о нем думал, когда создавал образ Пеклеванова. Афанасий был загадочный человек. В его жилах текла холодная кровь якута. Я бы сказал, рассудочная кровь отважного человека. Он был настоящий конспиратор, мало говорил, но делал много. Во всяком случае несравненно больше, чем мы могли тогда предполагать…

Этот разговор с Всеволодом мне вспомнился теперь, спустя сорок лет. Хочется сказать несколько слов о судьбе «товарища Афанасия».

Совсем случайно мы встретились, если не ошибаюсь, в 1937 году с Афанасием Алексеевичем в здании московского телеграфа на улице Горького. Он остановил меня, и я обрадовался неожиданной встрече. Афанасий куда-то торопился, мимоходом сказал, что работает в Якутии, приехал в срочную командировку. Вспомнил Петрова, Всеволода, Рябова-Бельского, Неклюдова.

— Хотел бы я повидать Всеволода Иванова, — сказал он. — Большой, умный писатель, все книги его прочитал. Но на этот раз времени нет. Тороплюсь. Уже билет в кармане.

Афанасий не сказал мне, что он занимает высокий пост. Человек он был скромный.

И совсем недавно Г. И. Петров написал мне из Нальчика, что Якутская республика отпраздновала 80-летие со дня рождения революционера-большевика Афанасия Алексеевича Назарова-Наумова…

На другой день мы расстались с Всеволодом Вячеславовичем.

— Я напишу письмо Оленичу, — сказал он. Александр Павлович заведует отделом печати Сибкрайкома. Зайдите к нему. Человек он прекрасный и, если потребуется, всегда вам поможет.

Всеволод Вячеславович написал несколько строк.

Я привез письмо Оленичу-Гнененко. Мы с ним один раз встречались в Омске. С тех пор прошло семь лет. Александр Павлович почти не изменился. Мы просидели целый вечер. Я рассказал о постановке пьесы «Бронепоезд 14—69» на мхатовской сцене. Оленич жадно слушал и вспоминал семнадцатый год в Омске, Всеволода, тюрьму, лагерь, Антона Сорокина.

Уже не помню в связи с чем я сказал, что Всеволод был в семнадцатом году интернационалистом.

— Откуда вы взяли?

— Всеволод сам говорил.

— Неверно. Он был тогда коммунистом. Когда я командовал пулеметным отрядом, мои красногвардейцы его до одного были коммунистами. И среди них был Всеволод Иванов. Это-то я хорошо знаю!

* * *

В 1928 году я работал секретарем «Сибирских огней», а через три года перебрался в Москву.

Благодаря «Азии» я познакомился со многими писателями Москвы, и когда редакции журнала «Красная новь» потребовался ответственный секретарь, Всеволод предложил мою кандидатуру. Все члены редколлегии охотно приняли меня в свою среду.

Я проработал в журнале три года. При мне сменилось три редактора. Но Всеволод Иванов, оставаясь неизменным членом редколлегии, все время ведал и прозой и поэзией. Авторитет у него был огромный. Он уделял большое внимание молодым писателям и, естественно, симпатизировал сибирякам.

Была у него хорошая черта — он умел поддержать попавшего в беду писателя.

С бывшим редактором «Сибирских огней» Владимиром Зазубриным я переписывался и рассказал Всеволоду, что Зазубрин пишет роман «Горы». Всеволод поговорил с Фадеевым и заинтересовал его. Я написал Зазубрину и получил ответ:

«Дорогой Николай Иванович, Ваше письмо удивило меня. С какой стати Фадеев будет искать меня. За заботы Вам спасибо большое. Напрасно Вы только обставляете все такими вещами… Я, Николай Иванович, человек без роду и племени, что называется, и отлично знаю, что не меня искать, а мне его искать надо… Передайте привет Всеволоду Иванову. Скажите ему, что я еще ни от одной столичной редакции не получал приглашения печататься. Он сделал это первый. Таких вещей я не забываю».

Всеволод Вячеславович умел и любил заботиться о молодых писателях, особенно он любил сибиряков. Он поддерживал своего павлодарского земляка Павла Васильева, омича Леонида Мартынова, Сергея Маркова, Михаила Скуратова.