«На лучшей собственной звезде». Вася Ситников, Эдик Лимонов, Немухин, Пуся и другие

Я День Победы праздновал во Львове.Давным-давно я с тюрьмами знаком.Но мне в ту пору показалось внове —Сидеть на пересылке, под замком.Был день как день: баланда из горохаИ нищенская каша – магара.До вечера мы прожили неплохо.Отбой поверки. Значит, спать пора.Мы прилегли на телогрейки наши,

Укрылись чем попало с головой.И лишь майор немецкий у парашиСидел как добровольный часовой.Он знал, что победителей не судят.Мы победили. Честь и место – нам.Он побеждён. И до кончины будетМочой дышать и ложки мыть панам.Он, европеец, нынче самый низкий,Бесправный раб. Он знал, что завтра днём

Ему опять господские огрызкиМы, азиаты, словно псу, швырнём.Таков закон в неволе и на воле.Он это знал. Он это понимал.И, сразу притерпевшись к новой роли,Губ не кусал и пальцев не ломал.А мы не знали, мы не понималиПутей судьбы, её добро и зло.На досках мы бока себе намяли.

Нас только чудо вразумить могло.Нам не спалось. А ну засни попробуй,Когда тебя корёжит и знобитИ ты листаешь со стыдом и злобойНезавершённый перечень обид,И ты гнушаешься, как посторонний,Своей же плотью, брезгаешь собой —И трупным смрадом собственных ладоней,И собственной зловещей худобой,

И грязной, поседевшей раньше срокаЩетиною на коже впалых щёк…А Вечное, Всевидящее ОкоЕжеминутно смотрит сквозь волчок.[162]

Вспоминая кипучую жизнь Акимыча, я до сих пор не понимаю, как его хватало на стихи, переводы, застолье, рыбалку, любовь и дружбу… – на все, кроме, впрочем, семьи.

С наступлением «оттепели», когда его выпустили из лагеря, и он обретался за пресловутым «101 километром» в Тарусе, и с начала семидесятых, когда в катакомбах андеграунда закипели вулканические страсти, дом Акимыча был одной из «горячих точек», местом, где брожение умов изливалось цветистыми словопрениями.

Кто только не сидел за столом у Акимыча! Зимой – в его московской квартире «на Щуке», летом – в избе в селе Юминском, неподалеку от древнего городка Кимры. Сюда приходили известные и не известные поэты, переводчики, художники, лесники, настройщики роялей, электрики, рыбаки… Акимыч, по определению его сына Эдика, был настоящий аристократ, ибо, всегда оставаясь самим собой, охотно и непринуждённо сходился со всякими людьми в их обыденном существовании, за исключением, пожалуй, лишь чиновников на различных начальственных уровнях.

Существует мнение, что гуманная советская власть, отказав неблагонадежным литераторам в праве на публикацию оригинальных произведений, не бросила их на произвол судьбы, а пристроила к вполне сытной кормушке – литературному переводу. В советское время эта область литературной деятельности цвела пышным цветом, и на тучной ниве переводов «произведений литературы народов СССР и братских социалистических стран» кормилось целое племя переводческой братии. В их среде «великолепная четверка» молодых поэтов – Мария Петровых, Семен Липкин, Арсений Тарковский и Аркадий Штейнберг – была одной из самых ярких товарищеских групп непечатающихся поэтов.

Прославил свое имя Акимыч двумя начинаниями – участием в издании альманаха «Тарусские страницы» и переводом поэмы «Потерянный Рай», сочиненной Джоном Мильтоном, пуританским диссидентом эпохи английской буржуазной революции.