Панкрат говорил шепотом, а Дарин все спрашивал и спрашивал и не слышал, что ему отвечал Панкрат, призывавший не допустить смертоубийства. Дарин с силой бросил пистолет на камни. Из камня брызнули искры. Пистолет, когда его бросили, вдруг выстрелил еще раз, подскочил, лязгнул на камнях, снова выстрелил, а Дарин на миг застыл на месте, потом схватился за ногу…
Когда Дарин стрелял, Николай побоялся подходить. Он увидел, как упал Панкрат, потом Дарин. И ничего не понимал. Когда от очередного выстрела пуля, срикошетив о камень, визжала, он втягивал голову в плечи. Только что говорили, смеялись…
— Коля, что это такое? — со стоном приподнялся Панкрат. — Что это, что это?..
Николай не слышал, что говорил Панкрат. Только что хохотал, прыгал Дарин, и вдруг все это. Николай опешил. Панкрат подошел к Николаю.
— Коля, защити! — попросил он, опускаясь рядом. — Убьет. Меня нельзя убивать, Коля. Он все патроны пострелял. Что я теперь буду делать, скажи мне, Коля? Это и меня, как Дмитрия Бочкова, под арест возьмут, Коля? Меня допрашивали, а теперь что, теперь совсем? Теперь совсем поганое у меня дело, Коля?
— Откуда у тебя пистолет? — спросил Николай, беря себя в руки и стараясь успокоиться, подошел к постанывающему Дарину, ощупал его и, не найдя на теле ран, заглянул в лицо. Лицо его было совсем бледное, и только глаза налились кровью. Он весь был вымазан в глине.
— Уходи! — крикнув, застонал Дарин. — Уходите вы все, идиоты! — Дарин попытался встать, но, схватившись за ногу, упал. Николай снял с него валенок, поднял штанину. Дарин не давался, дрыгал здоровой ногой, толкался. Рана была неглубокая: пуля, срикошетив, задела икру левой ноги. Николай перевязал рану куском материи, оторванной от рубашки Дарина. Когда все было готово, Николай почувствовал такую обиду на себя, на этих голодных, оборванных людей.
— Дурак! — сказал он горько Дарину. — Какой ты дурак! Идиот самой высшей марки — ты! Таких дураков я еще не видел за всю свою жизнь. Будь моя воля, я бы тебя прибил!
— Идите вы все! — заорал что было сил Дарин. — Мне никто не указчик.
Дарин приподнялся, нашел пистолет и, размахнувшись, выбросил его из пещеры. И опять хлопнул выстрел. Николай оттолкнул Дарина и бросился к пистолету, но в нем уже не было ни одного патрона. Николай вернулся к костру и молча сел рядом с Панкратом.
— Коля, так я ведь охранник, а он спрашивает, иде я взял, — взмолился Панкрат, оглядываясь на Дарина. — Не шуточное, дело охраняем, а редкую руду. Из ее вон что делают, все знают… Я уехал за сколько-то времени до пересменки, думал, успею вернуться, а пистолет со мною. Теперь со мною все решено: посадят. Недавно, Коля, заменили карабины пистолетами. Принес начальник охраны, собрал нас и так, мол, и так, приказано выдать новое оружие. Ну, дали их нам. Я б не брал, а что поделаешь? Вон Бочков потерял патрон, нашли убитого человека! И теперь его посадят. Меня вызывали: что и как?
— Почему молчал? Ведь мы бы могли спокойно жить.
— Нельзя, Коля. Посадят. Теперь и меня посадят. Решено. Нам запретили стрелять. От греха, мол, подальше. Шуточное ли дело. Пистолеты! У меня дети, такой грех, как Дмитрий Бочков, не хочу брать на себя. Уж если б я знал, что умираю, тогда подумать можно. Нет, Коля, ты серьезный мужик, ты поймешь меня. Как же теперь получится? Как?
— Зачем тогда патроны дали?
— Потеряй я патрон при исполнении обязанностей, напишут, что потерял, а через лет эдак пять убьют кого-нибудь из его, пистолета, из ей, той же марки, а на меня заподозрение. И будут таскать будь здоров. Зачем мне такое дело, и грех мне зачем брать на свою душу.
— А если бы мы с голоду сдохли? — разозлился Николай.
— Коля, как так можно? Что я, себе враг? Детям своим враг? И вы с Дариным ссоритесь, он вон какой, дай ему пистолет, и он что может наделать! Мало что случиться может? А я виноватый буду перед всеми.
— Пойми, Панкрат, мы с голоду умрем, а патроны пусть живут целехонькие?
— Как так умрем, Коля! У меня, Коля, дети, слава богу, и мне умирать… Об этом не говори, не предрекай плохое. Он всю обойму запулил напрасно. Что теперь скажут? Известно что. Ты, гражданин Лутов, тебе под суд. Вот что со мною будет!.. Коля, он расписку даст, акт составим, — прошептал Панкрат, увидев идущего к костру Дарина, и придвинулся к Николаю. — Я тебе говорю, он даст. Он гордый, он даст.
— А если не даст?
— Толенька даст, он гордый. Он меня чуть не убил было. Я его, Коля, боюсь.
Дарин подошел к костру и долго молча, презрительно глядел на Панкрата.
— Крыса! — просипел тихо он. — Гад! Я бы тебя своими руками задавил. Дай, Николай, я ему размозжу голову.
— Садись, — сказал Николай спокойно. — Садись, Толька. — Николай еле сдерживался, чтобы не закричать. Он был зол на охранника за то, что несколько дней уже ничего не ели, а он словом не обмолвился о пистолете, из которого им бы ничего не стоило пристрелить, например, того раненого архара, которого они преследовали, злился и на Дарина, который безрассудно израсходовал все патроны.