На Маме

А ежели всерьёз… Когда моя Ермаковна, эта большая сильная женщина, стискивала меня своим согнутым, как монгольский лук, локтем и шептала, жарко дыша мне в ухо: «Ласковый мой…», — меня целиком наполняла хмельная радость, а сердце, словно спотыкаясь на бегу, отчаянно делало два-три лишних удара.

Любовь — это пятое время жизни!

Тёмными осенними вечерами, когда с гор срывался пронзительный ветер, завывающий в печных трубах, или в самое что ни на есть глухозимье, когда от мороза потрескивали сосны, я любил засиживаться за столом с Настей и её матерью, которая неизменно сидела рядом с самоваром, заваривая в большом пузатом цветастом чайнике плиточный чай необычайной крепости…

Я чувствовал себя вполне семейным человеком!

И ещё они очень любили петь дуэтом. Как правило, запевала Аграфёна Афанасьевна, но какую бы она песню ни начинала, — Анастасия бережно её подхватывала, и их низкие грудные голоса заполняли старый, много на своем веку слышавший дом до краёв… Сколько же песен они знали! И не какие-то там сиюминутнопопулярные радиопопевки, а глубинные, народные песни, в том числе чудом уцелевшие на слуху старинные казачьи. Особенно мне нравилась одна, раздольная и напевная, предназначенная для исполнения могучим мужским хором, — «Как да на Амуре казацкий полк стоит…»

До сих пор мне слышится, как согласно выводят мелодию мать и дочь, то удаляясь голосами друг от дружки, то снова сплетаясь вместе, словно бы выводя сложный кружевной узор. Иногда, не выдержав, к припеву присоединялся и я, — не столь умело, сколь старательно…

Чаще других они почему-то пели озорную и не шибко приличную для официальных исполнений со сцены песню, нигде мною не слышанную ни прежде, ни потом. И сколько бы я ни искал её в различных песенных сборниках, — так она мне ни разу и не встретилась, да уж не сами ли они её и сочинили?! С них станется…

Но запомнил я эту песню наизусть и на всю жизнь, она — визитная карточка моей памяти:

— Ой, как на речке утки крычут,Утки крычут…А нас мамки в избу кличут,В избу кличут.А нам в избы не хотится,Не хотится,А на тройке прокатиться,Прокатиться!— Ах вы, глупые тетери,Ах, тетери!

Там вам ноги расщеперят,Расщеперят…А нам дома не сидится,Не сидится, —Нам хотится прокатиться,Поетиться…Молодым купцам поверим,Ох, поверим, —Сами ноги расщеперим,

Расщеперим!

…Однажды, наливая мне очередную чашку чая и придвигая ближе блюдце с брусничным вареньем, Аграфёна Афанасьевна перевела лукавый взгляд с Насти на меня я вдруг сказала:

— Ишь ты, Настёна-то моя расцвела, как жарок на косогоре! Уж не ты ли, парень, тому виною, а?

III

Лето выдалось трудное, да и вообще в полевой сезон у геолого-разведчиков день ненормированный. Но этот напряг дал свои результаты: мы полностью выполнили картирование запланированных площадей, а наши удачно заложенные буровые подсекли перспективную для разработки жилу, и пробы показали высокое содержание слюды самого лучшего качества. Настасья, хоть и валилась с ног от усталости, но была очень довольна: наша партия перевыполнила план прироста запасов, и всем нам светила солидная премия…

Но тут наш региональный геологический Главк подкинул неожиданный подарок: по итогам второго и третьего кварталов… за перевыполнение производственных показателей… победителям в социалистической соревновании…

Короче говоря, Ермакову Анастасию наградили путёвкой в знаменитый санаторий «Горняк» на октябрь месяц!

— Слышь, чалдон? Вот счастье подвалило! — радовалась Настя. — Я ведь никогда, ни разочка на море не была!

— Загуляешь там… — буркнул я. — Заведешь курортный роман по всем правилам…

— Эвон куда метнул! — хохотнула она и весомо шлёпнула меня по спине. — Не дождёшься! Месяц-то быстрёхонько пробежит, ты и соскучиться не успеешь! А уж и накупаюсь же я! — она потянулась так, что хрустнули позвонки.

Скучать и в самом деле было некогда, — плюс к моим собственным делам на меня, пусть временно, легли и все её немалые обязанности. А мне не хотелось ни в чём её подводить. В свою кладовку я приходил только, чтобы завалиться спать, а с шести утра уже был на ногах.

Но оставшись один, я, конечно, затосковал… Темп жизни изменился, как будто я с разгону, на большой скорости влепился в бетонную стену: вроде и не тормозил, а из машины выкинуло!

…Ближе к концу рабочего дня в камералку заглянула Аграфёна Афанасьевна.

— Ну что, чалдон, небось, совсем от работы ошалел? — спросила она.

— Зато Настя отдохнет, как следует!

— Так то оно так… — весёлые лучики-морщинки сбежались к уголкам её глаз, — а ты заходь ко мне вечерком. Как ты есть одинокий, я оладушек напеку. С мёдом! Да чаёк настою на кедровых ядрышках…

Понятно, что от такого приглашения грех было отказываться!