На Мировой войне, в Добровольческой армии и эмиграции. Воспоминания. 1914–1921

О возможности привлечения меня на службу в Военное министерство нечего было и думать, я не имел за собой стажа штабного работника и офицера Генерального штаба, а также значка Артиллерийской академии – артиллерийского техника, вся моя служба прошла в строю. Никогда не встречался и с гетманом Скоропадским и его не знал.

Продолжаю свои прогулки по киевским садам, слушаю соловьев, иногда синежупанников – все еще пребывающих в Киеве, и на всех перекрестках улиц и в садах собирающих вокруг себя публику, и несущих заученную в Германии пропагандистскую чепуху… и доедаю последние свои деньги.

За неимением еще армии вышеуказанные лица приступают к составлениям проектов ее организации. Генерал-майор Дельвиг собирает у себя комиссию по организации полевой артиллерии и, вспомнив о том, что еще до войны в Петрограде под председательством великого князя Сергея Михайловича существовала и работала такая комиссия и что в ней членом состоял и я, просит меня принять участие в работах этой комиссии и за что мне будут выдаваться суточные деньги! Конечно, с удовольствием соглашаюсь, и начинается пережевывание всего старого.

В это же время в конце апреля месяца, часов в 10 вечера, когда я уже лежал в постели, к нашему дому на Большой Житомирской улице подъезжает с шумом автомобиль. Жильцы всполошились; через несколько минут у нас в квартире раздался звонок и кто-то спрашивает горничную:

– Здесь живет генерал Слюсаренко?

– Здесь!

– Доложите, что от пана гетмана приехал адъютант и желает его видеть!

Одеваюсь, прошу заходить и узнаю, что высоковельможный пан гетман просит меня безотлагательно прибыть к нему по важному делу.

– По какому, не знаете?

– Не знаю!

Одеваюсь, садимся в автомобиль и катим на Липки к губернаторскому дому, где поселился гетман. Вводят меня в кабинет, идут с докладом, и через несколько минут передо мной появляется высокий стройный, моложавый, с симпатичным лицом, одетый в черкеску генерал! Представляюсь ему. Начинаются вопросы: давно ли и почему я нахожусь в Киеве? Каким корпусом командовал на фронте? Почему он никогда со мной не встречался?.. И в конце концов:

– Я попросил вас к себе, чтобы поручить вам расследование беспорядков, произведенных в Военном министерстве на первый день Пасхи во время происходивших там розговин!

– Слушаюсь!

– Явитесь завтра военному министру генералу Рагозе[431]

, он вам подробно все расскажет и назначит в ваше распоряжение штаб-офицера военного судебного ведомства, чиновника-делопроизводителя».

На другой день являюсь генералу Рагозе и узнаю, что в здании Военного министерства в первый день Пасхи были устроены для всех служащих офицеров, чиновников и нижних чинов общие розговины, на которых участники произносили возмутительные речи и тосты, направленные против гетмана, и раздавались призывы убить его. На этих розговинах присутствовал начальник министерства генерал-майор Греков и допустил все это. Назначил мне в комиссию одного штабного полковника, юриста и делопроизводителя, и мы тотчас же принялись за опрос участников на розговинах. Из их свидетельских показаний, весьма разноречивых, выяснилось, что большая часть всех служащих в министерстве, начиная с самого генерал-майора Грекова, служили в нем еще и при Петлюре, им были обласканы и находились в ожиданиях лучшего будущего, а потому происшедший переворот и занятие поста гетманом Скоропадским им не по душе. Вспомнили за розговинами и о заключенном в тюрьму Петлюре и решили послать к нему депутацию с поздравлением и выражением своего соболезнования. Генерал Греков тостов и речей этих не останавливал, и в конце концов расходившаяся с розговин публика начала кричать: «Долой гетмана! Смерть ему!»

Этот инцидент для начала гетманства был очень неприятен, прежде всего для самого гетмана, а потом, при разглашении его по Киеву и Украине, мог неблагоприятно отозваться на популярности всего нового правительства; почему, после долгого обсуждения, мы решили красок не сгущать и все происшедшее на розговинах считать «по пьяному делу!».

Для опроса генерал-майора Грекова мне пришлось поехать к нему в гостиницу Гладынюка. На меня он произвел хорошее впечатление человека интеллигентного, мягкого и рассудительного, но неискреннего! Он подтвердил, что действительно присутствовал на этих розговинах, но ехать на них не хотел и уступил только просьбам служащих, приехавших за ним. Шуму и пьянства было много! Пили и за здоровье Петлюры, которого все очень любили, но призывов к бунту и убийству Скоропадского он не слыхал, и «вообще, – добавил он, – если бы Скоропадский был бы умнее, ему бы не следовало из-за этакого пустяка поднимать историю, могущую быть ему только во вред!»