На Москве (Из времени чумы 1771 г.)

Бригадир почти никуда не выезжал и за последнее время мало принимал гостей, в особенности после побега Ули он боялся, что всякий приезжий, зная эту историю, заговорит с ним, поставит его в глупое положение. Но наконец и до бригадира дошли слухи, очень странные, о сыне, тратящем большие деньги. Он сам видел, как Матвей покупал пропасть лошадей и как бригадирские конюшни, давно пустые, снова наполнялись великолепными рысаками всех мастей.

Наконец однажды Григорий Матвеич позвал сына к себе утром, сел на свой трон и постарался принять самый строгий и внушительный вид.

Матвей был позван двумя лакеями, которым бригадир приказал сказать:

— Очень-де нужно по важному делу переговорить.

Матвей явился, как всегда, беспечный, добрый, смеющийся.

— Что прикажете, батюшка? — вымолвил он, весело улыбаясь и разглядывая забавно-важную физиономию отца.

— Присядь и слушай. Дело важное.

— Небось об Уле, — усмехнулся Матвей.

— Полно, садись, — сердито проговорил бригадир.

Матвей уселся и подумал:

«Кой черт?»

— Ты мне сын или нет? — важно спросил бригадир, стараясь быть как можно величественнее.

— Сказывают — сын, а доподлинно не знаю. Вам лучше известно, — с легкой усмешкой отвечал Матвей.

— Не ломайся, а то выгоню! — стукнул палкой по полу Григорий Матвеич и рассердился совершенно искренно. — Ты мне родной сын, следовательно, должен отвечать прямо, открыто на все мои вопросы. Говори, откуда ты деньги достаешь?

Матвей пристально вгляделся в лицо отца, усмехнулся, хотел что-то ответить и замялся.

— Не лги, отвечай правду. Занимаешь? В долг берешь?

Матвей весело расхохотался.

— Чему заливаешься?

— Ах, батюшка! Да нечто можно этакое спрашивать? В долг берешь! Да какой же дурень мне даст?

— Ты, может быть, полагаешь, что я за тебя порукой буду? Что я заплачу? Так я, знай это…

Матвей еще веселей рассмеялся.

— Батюшка, всем известно, что у вас было большое достояние, а теперь его и в помине нет.

— Это вранье, мне лучше знать, что у меня есть. Не твое это дело отцовы деньги считать; заслужишь — твои будут, не заслужишь, все пойдет на сторону.

— А вы не гневайтесь, батюшка. Только я вам верно докладываю, что никакой шальной взаймы мне не даст, зная, что у меня нет ничего, кроме шпаги да кафтана, а у вас если и есть, то, стало быть, ваши собственные.

— Откуда же у тебя деньги?

— Мало ли откуда, — повел плечом Матвей, — достаю.

— Вестимо, не воруешь, а достаешь, да откуда? Ведь деньги-то большие, я вижу.

— Да, деньги, пожалуй, что и большие, — небрежно проговорил Матвей, как бы прихвастнув.

— Откуда они?

— Не все ли равно, батюшка, откуда? Лишь бы не ворованные были.

— В карты играешь? Выигрываешь? Честно ли? Или связался с какими картежниками? Ныне это не редкость.

— Какие тут картежники у вас в Москве! Самый записной, коли проиграет в вечер сто рублей, так в ту же ночь удавится. Тут не Петербург. Пробовал я здесь играть, за трое суток шестьдесят рублей выиграл. Нет, не далеко бы я уехал, кабы картами жил.

— Откуда же у тебя деньги? — нетерпеливо крикнул бригадир.

— Зачем вам это нужно, батюшка?

— Затем, чтобы быть спокойным, что не ныне завтра тебя не захватят и не засадят в острог. Срамиться не хочу, понял ты?

— Ну и будьте спокойны, никакого срама не будет.

— Ну, Матвей, слушай. Либо сейчас говори, откуда деньги, либо выходи вон из моего дома.

— Эх, родитель, грешно это вам. Двадцать лет не виделись, зажили было хорошо, а тут из-за пустяковин вздорите. Ведь, говорю, не ворованные, и не картежные, и не фальшивые. Настоящие российские червонцы. Так чего же вам? Прикажите, я и вам ссужу сколько угодно.

Бригадир встрепенулся, вытянулся в струнку и уже стал важен истинно и неподдельно.

— Нет, Матвей Григорич, простите, отцы на сыновний счет не живут. Это, может быть, у вас в Петербурге так водится. У меня, спасибо, еще свои есть. Проживу.

— Вы не обижайтесь, батюшка…

— А тем паче, когда денежки-то эти неведомо откуда и какие. Может быть, такие паскудные, что и сказать нельзя.

— Кабы я знал, что вы не будете, как все московские вельможа, болтать, так я, пожалуй…

— Как ты смеешь со мной так разговаривать! — вскрикнул бригадир.

— Побожитесь, что не разболтаете, я вам сейчас поведаю, откуда у меня деньги.

— Божиться я не стану, что мне твоя божба! А даю тебе мое воротынское слово, которое держал и держу так, как и тебе желаю вперед.

— Ну, ладно. Деньги мои от княгини.

— Какой?

— Какой! Колховской.

Бригадир вытаращил глаза на сына, разинул рот, и несколько секунд длилось молчание.

— Взаймы берешь?

Матвей повел плечом и усмехнулся.

— Отвечай!

— Я в десять лет не отдам того, что в один день трачу теперь, — вымолвил Матвей.

— Так это по-питерскому. Еще не женился, а уж на счет будущей жены живешь.

— Я и не собираюсь на ней жениться, то есть на дочери.

— На матери, что ли, собираешься? — усмехнулся бригадир.

— Зачем? Я еще не спятил. В сыновья ей гожусь, а не в мужья.

— Какие же это деньги?

Матвей грубо и резко в нескольких словах объяснился.

Бригадир переменился в лице, смолк и опустил голову.