На ничейной реке

— Ну, конечно, — говорил старик. — Поведешь нас ты, Григорий. Опыт походов у тебя ведь есть. Выходим завтра утром. Знаю, что хорошо бы денек для отдыха дать, но лучше этого не делать. Разные сомнения там, страхи. Только изведёмся зря. Поэтому завтра утром, в четыре часа, выходим и идем… Идем на трамвай.

Профессор улыбнулся, Димочка угодливо засмеялся, а Павлику захотелось громко заорать и со всей силы удариться головой о стол профессора. Гриша же просто криво улыбнулся странной улыбкой.

* * *

Из мэрии Павлик и Гриша шли молча, глубоко задумавшись. Вернее, это Гриша шел, нахмурившись и погрузившись в свои мысли, а Павлик просто молчал. Он не хотел отвлекать товарища и, честно говоря, в голову ему не лезли никакие мысли. Была какая-то пустота и большое разочарование, которое плавно перешло в апатию. Ну что же? С Дашей можно распрощаться, да и вообще, возможно до завтрашнего вечера они уже не доживут.

Болота — гиблое место, не говоря уж о городе. Какая к черту разница, что будет дальше? Будь что будет. Плевать!

С этими невеселыми мыслями они подошли к своему домику.

— Слушай, Гриш! — не выдержал Павлик. — Да, Гриш!

Товарищ встрепенулся и посмотрел на него, словно первый раз увидел.

— Что делать будем, а? Гриш?

Оглянувшись вокруг и никого не увидев в темноте, товарищ потащил его в тёмный дом, через свою дверь. В свете лампы Павлик увидел, что они оказались на пустой веранде, где стояло только покосившееся старое кресло. Гриша увлек его дальше в комнату. Там обстановка была такой же спартанской — кровать, небольшой шкаф и вешалка на стене.

— Послушай, Гриш, — забормотал скороговоркой Павлик. — Что делать-то будем, а? Ведь надо же как-то придумать, чтобы…

— Тихо, Пашок! — приглушенным голосом перебил его Гриша. — Скажи мне, ты понял, что Профессор псих?

— Ну, конечно! — вырвалось у парня. — Это же бред!!! Ну, куда мы?.. Зачем нам это???

— Спокойно! — Гриша взял Павлика за плечи и легко тряхнул.

— Слушай меня, Пашок! Я завтра пойду с ними. Дойду до станции «Ельшанка», а там…

«При чем тут Ельшанка?» — тупо подумал Павлик.

— А там, — продолжал Гриша. — Там железная дорога идет на Дон, прямиком в город Ростов-на-Дону. Это не та дорога, что здесь, у Мамаева Кургана. Тут дорога идёт на северо-запад, а та, которая у станции «Ельшанка» — прямиком на запад. По ней, наверное, даже быстрее доберёмся до Дона. А за ним, как говорят — прежняя, нормальная, жизнь сейчас. Вот туда я и иду. Хочешь со мной?

Павлик смотрел на товарища, открыв рот от удивления. Только сейчас до него дошло, почему и зачем Гриша так подробно расспрашивал Профессора об этой «Ельшанке» и прочих делах. Стало стыдно за свое скудоумие.

— Так что, Пашок, думай, — сказал Гриша. — Сейчас — полежи-подумай. А потом, завтра, как выйдем отсюда — решишь, с ними ты, в университет, или со мной, на Дон? В общем, время у тебя будет, дабы подумать…

— Да ты чего, Гриш! — опешил Павлик. — Конечно, я с тобой, но… Может можно как-то сделать, чтобы не ходить с ними… Ну, чтобы остаться…

Гриша хмыкнул:

— Нет, Пашок. Ты чего, не понял, что ли? Они уже всё без нас решили. Мэр тоже в курсе и это всё с его согласия. Я так думаю, Профессор его со своим нытьём про братишку так достал, что они решили нами пожертвовать, лишь бы он тут не вопил и народу не болтал про эти огни. Понял? Так что, если откажемся идти, хрен пойми, что тут с нами будет!

Да и вообще, я тут у вас засиделся. Год уже живу. Хватит. Пора уже дальше двигать. Меня ваш санаторий ёбаный уже вот как достал.

Товарищ провёл рукой по горлу.

— Поэтому, давай закругляться — завтра вставать рано. Надо ложиться! Но ты все-таки подумай, куда ты — со мной на Дон или с ними, в Университет? Давай, думай!

Павлик и оглянуться не успел, как Гриша за руку вывел его из комнаты, провел по веранде и выставил на улицу.

Еще толком не пришедший в себя парень обошел домик и ненадолго задержался перед входом, глядя в темноте на свое жилище, которое уже долгие годы служило ему домом.

Он жил здесь всего два года, с того времени, как ему исполнилось шестнадцать лет, однако давно уже ему казалось, что он тут живёт всю жизнь. Надо сказать, всё это время парень относился к своему жилищу довольно пренебрежительно, обычно называя его хибарой. Это действительно был один из худших домов в Поселке, не считая нескольких совсем уже развалившихся строений, в которых давно никто не жил.

Но сейчас, в этот вечер, он впервые ощутил, насколько тяжело будет уходить отсюда. И этот неказистый голубой домик, вдруг показался таким родным и любимым, что хотелось заплакать.

«Милый домик, — растроганно думал Павлик, — Сколько лет я провел здесь, спасаясь в тебе от холода, жары и дождей. И все это время даже не сказал „спасибо“».

От нахлынувших чувств, парень заплакал. Слезы катились по его щекам, а он стоял, и все не мог налюбоваться на свой, лучший в мире домик. Только сейчас до Павлика вдруг дошло, что значит выражение «родной дом».