На орбите

— Она появилась у нас совсем недавно, и уже дважды за сегодняшний день люди, которые не знают даже, где у них в машинах педаль тормоза, пытались сорвать здесь стоп-кран.

— Так ты связываешь ее появление с заботой штаб-квартиры о безопасности полета — или у тебя очередной приступ паранойи?

— У меня есть подозрения насчет того, кто она такая и что тут делает.

— Какой у нее допуск?

— Высший. Если ей захочется, она может сидеть в рубке корабля и нажимать на все кнопки подряд.

— В каком отделе она работает?

— Мелкая служащая отдела обеспечения безопасности полетов, до нашего досточтимого босса от нее по служебной лестнице топать и топать.

— Помимо нее, у тебя пока никаких помех не возникло?

— Обожаю веру в будущее, которую ты вкладываешь в слово «пока», Джон. Нет. Можно считать, что мы сумеем запустить нашу птичку через три дня. Я боюсь только одного — в последний момент кто-то выскочит из кустов.

Аэропорт Джорджа Буша, Хьюстон, штат Техас, 18 мая, 19 ч. 53 мин. по местному времени

Из аэропорта Джеррод звонит в дом Большого Майка. К счастью, трубку снимает сам Майк и обещает послать за Джерродом водителя.

По большому экрану на стене зала неторопливо ползут последние новости, и Джеррод с удивлением замечает, что многие пассажиры останавливаются, чтобы их прочитать. Тут его внимание привлекает знакомое сочетание букв, он видит на экране собственное имя: Джеррод Доусон.

Он спрашивает у остановившегося рядом с ним усталого человека в деловом костюме:

— Что происходит? Что это такое?

— Сообщение от человека, застрявшего в космосе. У него сын в Военно-воздушном училище, сердитый такой молодой человек. Парень из космоса рассказывает, какую боль ему причиняет то, что сын зол на него и знать его не желает.

Ошеломленный Джеррод не в силах двинуться с места, а мужчина вглядывается ему в лицо:

— А вы, наверное, тоже там учитесь? Вы Джеррода Доусона не знаете?

Взгляд Джеррода прикован к словам на экране:

Я бы все отдал за возможность обнять сына, зная, что он на меня больше не сердится. Я бы все отдал, чтобы вернуть моего мальчика, моего первенца. Я хочу, чтобы он когда-нибудь понял: я не виноват в смерти его матери, я не мог спасти ее. И не растоптал память о ней, женившись снова. Но теперь моя надежда на примирение с сыном умрет — через сколько там? Через пять дней — вместе со мной.

Мужчина рядом произносит:

— Я спросил, вы его сына, Джеррода Доусона, не знаете? Да что с вами?

Джеррод падает на колени, он рыдает и уже не может остановиться — как не может и прикрыть нагрудную пластинку со своим именем.

— Боже милостивый! Так вы и есть Джеррод Доусон!

На борту «Бесстрашного», 17 ч. 50 мин. по тихоокеанскому времени

Зерновые плитки уже приелись, и Кип гадает, не удастся ли ему отыскать для своего последнего ужина какую-нибудь пусть и засушенную, но все же настоящую еду. Эту мысль он не записывает: времени осталось так мало, а сказать нужно многое.

«Вот уж не знал, что я так… многоречив», — думает Кип. Он прервал работу, чтобы съесть еще одну плитку и выпить воды, и это вернуло его к действительности. Жить осталось всего несколько дней, однако воображаемое путешествие в прошлое оказало на Кипа целительное воздействие. Он воскрешал годы своего отрочества, переходя от хороших воспоминаний к лучшим и надолго забыв о неизбежном перенасыщении поглощающих CO₂ воздухоочистителей. И все же за время, которое ушло у него на то, чтобы поесть, реальность вступила в свои права, и Кип ощущает почти отчаянную потребность снова сесть за компьютер.

Он смотрит на очередной сияющий закат, понимая, что следующего может и не увидеть. Пора приняться за рассказ о своей взрослой жизни. И не только о ее лучших годах… надо рассказать о том, почему он в свои сорок четыре года так остро ощущает собственную никчемность.

Хотя нет, не никчемности, поправляет он себя. Безнадежности. Равнодушия. Апатии.