Поймал на себе два недоуменных взгляда. Да, выходка, конечно, ребяческая — туману нагнать и показаться более сведущим, чем ты есть на самом деле. Однако ж не бессмысленная — впечатление-то произвел. Тем более — риск нулевой… в сравнении с прочими рисками. Как раз в этих числах Старинов должен быть отозван из Орла, но вдруг?.. Хотя это «вдруг» не ахти какое дружественное может оказаться: диверсант номер один напрямую Ставке подчиняется, мигом выяснит…
— В Орле сейчас Старинов, нет? — более понятно переспросил Годунов.
Вчера уехал, — ответил партсекретарь. — Товарищ Мартынов вот остался, да ещё трое сведущих товарищей. Одного я, уж не обессудь, с собой возьму, остальные — с тобой. А товарищ Мартынов при тебе навроде ординарца будет, не возражаешь? Вот и правильно, — Игнатов широко улыбнулся.
«Адъютант моего превосходительства», — Александр Васильевич едва заметно усмехнулся. Но озвучивать эту мысль не стал, дабы снова не спровоцировать партсекретаря.
— Потом ещё спасибо скажешь, что я тебе такого помощника, как Матвей Матвеич, сыскал, — заключил Игнатов.
И когда он назвал мамлея по имени-отчеству, до Годунова резко дошло: так это ж будущий писатель-документалист! Мало ли Мартыновых в средней полосе России? Но чтобы именно Матвей Матвеич… Нет, точно, волею судьбы и партсекретаря ему в спутники назначен лучший из исследователей истории орловского подполья, чьими книгами Санька Годунов зачитывался в юности. Писатели тогда представлялись ему великими мудрецами, чуть ли не небожителями.
А сейчас покачивается на сиденье «эмки» прямо перед ним самый настоящий (ладно, будущий) писатель да глазеет по сторонам так увлечённо, как будто бы видит что-то значительное и прекрасное в скучненьком, признаться по чести, осеннем пейзаже. А ведь он прав, есть во всем вот в этом своя притягательность. Он, пейзаж этот, существует как будто бы вне времени и вне пространства — лет сто назад был таким и через сотню будет таким же.
— Запоминаете, Матвей Матвеевич? Вот и правильно. Вдруг лет через… э-э-э… несколько захотите книжку обо всем об этом написать?
Мартынов обернулся:
— Не могу знать, товарищ старший майор. Не зарекаюсь. Я же ещё год назад корреспондентом ТАСС по Орловской области работал, да время-то неспокойное… — он неопределенно пожал плечами.
— А я почему-то уверен, что вы напишете книгу. И не одну. Так сказать, увековечите всех нас и день сегодняшний, — Годунов улыбнулся. И тоже принялся смотреть: а вдруг удастся высмотреть в этом вот вневременном пейзаже четкую примету, так сказать, эпохи?
Так ничего и не высмотрел; разве что опоры линии электропередач да телефонные столбы были деревянные.
…Да, всё-таки пока не окажешься в ситуации, когда время — вопрос жизни и смерти, не оценишь в полной мере такое завоевание прогресса, как телефон. Первого секретаря Дмитровского райкома разбудили ночным звонком, и сейчас, надо надеяться, в городе большой аврал и боевая тревога — по местам стоять, к срочному погружению. Если судить по телефонному разговору, Федосюткин — мужик сообразительный и деятельный. Кажется, в той реальности он возглавил партизанский отряд. Наверняка Годунов не помнил, но, по логике, так и должно было случиться. И всё-таки лишнего Александр Васильевич говорить не стал, ограничившись указаниями, с которыми нельзя было медлить. И не только потому, что привычка ничего важного по телефону не говорить была вбита на уровне рефлексов. По телефону ещё и реакции человеческие не отследишь, не то что с глазу на глаз. А планы новоявленного командования реакцию могли вызвать… гм… неоднозначную, вплоть до настойчивого желания связаться с вышестоящим партийным руководством и
Досадно всё-таки, что приходится думать не только о деле, но и о том, чтобы не засыпаться по глупости, чертовски досадно! Вылетит слово, которое, как известно, не воробей, а для местных — вообще колибри или страус какой…
Кстати о словах и о телефонах: первым делом, первым делом самолёты. То есть надо будет по приезде узнать, как движутся дела у Одина… тьфу ты, у Одинцова! Из какой только потайной каморки сознания высунула нос эта школярская привычка привешивать прозвища?! А что, одноглазый Один — он Один и есть, эдакий ариославянский типаж, куда там до него всяким выморочным «истинным арийцам» вроде Гитлера и Геббельса? И творить сверхчеловеческое этому Одину, хошь-не хошь, а придётся.
История авиации никогда не числилась среди главных интересов Годунова; если он что-то и выцепил из читаных книжек, то походя, не нарочно. Смутно припоминалось: знаменитые «ночные ведьмы» станут массовым явлением несколько позже, ну а пока женщины-пилоты — такое же редкое явление, как женщины-танкисты в масштабах всей военной истории.