На острие меча

Гешев, мягко ступая по скрипящим половицам и наклонив голову к правому плечу, обошел комнату. Сделал знак агентам: начинайте. Эмил сидел, не поднимая глаз, словно ослеп и оглох. Агенты быстро, не суетясь, открывали ящики комода, перекладывали белье, взламывали половицы, а он застыл, немой и равнодушный, точно, происходящее касалось кого-то постороннего, не его. Сиклунов, возившийся в коридоре, тихонько свистнул, вошел в комнату с сияющим лицом. В руках пухленькая пачка папиросных бумажек. Гешев взял их, не рассматривая, положил в карман. Следователь Ангелов, пристроив папку на коленях, писал протокол обыска.

Все было так просто и деловито, что Эмилу стало жутко.

Ни криков: «Говори!», ни побоев, на которые Гешев, по слухам, так щедр. Ничего! Будто шло рядовое, порядком наскучившее дело...

В восемь с минутами обыск закончился.

Гешев сказал:

—      Ну пошли.

На улице не было машин. Плотно сомкнувшимся кольцом окружили Попова, сели в трамвай. Агенты спинами отгородили Эмила от пассажиров. На остановке у Львова моста сошли, прогулочным шагом — цепочкой — добрались до четырехэтажного, выкрашенного охрой здания Дирекции полиции. Переступая порог, Эмил споткнулся, его поддержали.

—      Входи!

В кабинете Гешева, в уголке, на самом краешке стула скромненько — руки на коленях — сидел Гар-мидол. Хотел было встать и уйти, но начальник жестом удержал его. Невыразительно спросил Попова:

—      Знаешь, кто это?

Эмил бросил взгляд на полицейского: непомерной ширины плечи, сломанный нос профессионального боксера, расплющенные уши.

—      Это Гармидол,— сказал Гешев, и Эмил вздрогнул.

Страшная слава пыточника гуляла по всей Болгарии.

—      Хочу верить,— сказал Гешев мягко,— что здесь ему не найдется работы. Ты сиди, Гармидол, отдыхай пока. И ты садись, Попов. Кофе хочешь?

—      Нет,— сказал Эмил.

Единственное, чего ему хотелось сейчас,— умереть.

Гешев по привычке склонил голову к правому плечу, предложил:

—      Давай поговорим, а? Ты только радист или, по совместительству, руководитель? Или нет? Руководитель — другое лицо, может быть, русский?

—      Я не буду отвечать.

—      Почему же? Улики налицо. Или это у вас так положено — запираться до конца?

Эмил повторил:

—      Я не буду отвечать.

Ангелов записал в протокол его ответ. Немцы, сидевшие у стены, выпрямив спины, с непроницаемыми лицами вслушивались в разговор. Они понимали по-болгарски, говорили тоже свободно, но пока не вмешивались. Свое дело они сделали, теперь очередь Дирекции полиции.

Гешев вынул из кармана шифровки, найденные в тайнике. Разгладил их, пересчитал. Прижал кнопку звонка и приказал секретарю:

—      Отправьте полковнику Костову копии. Подлинники — в наше отделение дешифровки. Немедленно.

Похоже, он считал песенку Эмила спетой, не делал тайны не из чего. Эмил вспомнил, что в квартире остались агенты — засада. Скоро придет сестра. «Что же будет?!» От Марии к Ивану Владкову протянется ниточка, которую ему, Эмилу, отсюда не оборвать. Молчать нельзя! Глупо молчать. Надо говорить, вроде бы признаваться, брать все на себя. Надо отвести удар от друзей... Значит, такая линия поведения: работал с рацией один, руководитель лично не известен, шифровки брал в тайниках. Каких и где? Что придумать?..

—      О чем замечтался, Попов?

Гешев приподнял голову от плеча, улыбаясь, посмотрел на Эмила.

—      Глупо...

—      Что «глупо»?

—      Запираться,— сказал Эмил, радуясь, что голос звучит достаточно ровно.— Вы правы, улики налицо.

—      Что же ты нам расскажешь?

—      Все.

—      Ну, начинай, а мы послушаем.

—      Хорошо. Я радист, позывные станции МСК. Регулярное расписание: с шестнадцати тридцати по софийскому до семнадцати. С паузами для смены частот.

Ангелов, попискивая вечным пером, заполнял протокол. Павлов стоял у окна, разглядывал улицу.

Стекло было серым, плохо промытым. Люстра под потолком едва желтела: день еще не кончился и в комнату врывалось солнце. Сквозь мутное стекло окна Эмил видел Витошу, затуманенную у вершины; с улицы доносились голоса...

— Продолжай,      Попов,— сказал      Гешев.— Это

очень интересно. А кто руководил?

—      Я его не знаю.

—      Вы не встречались?

—      Ни разу.

—      Так я и думал,— соглашаясь, сказал Гешев.

Оба немца встали, чопорно дернули подбородками,

пошли к выходу. Им больше нечего было здесь делать. В дверях задержались. С шумом, бряцая шпорами, не вошел, ворвался генерал Кочо Стоянов.

—      Здравствуйте, господа! Этот?

—      Радист,— сказал Павлов от окна.— Он же Эмил Попов, технический руководитель мастерской «Эльфа».

—      Молчит?

—      Говорит, но мало.

Стоянов молча обошел Попова, словно вещь. Стал за спиной:

—      Почему мало говоришь?

—      Он работал на Москву,— бесцветно докончил Павлов.

Стоянов сделал шаг, другой, стал напротив. Наклонился. Не замахиваясь, неожиданно ударил Эми-ла в лицо.

—      Ах ты!..

Гешев поспешил вмешаться.

—      Бить не надо!

Кочо Стоянов был истериком. Глаза его налились кровью, губы дрожали. Сто килограммов мускулов и жира, облаченные в мундир, надвинулись на Гешева.

—      Ты кому приказываешь?