На острове

И хотя статуи больше не было, Самуэль не хотел возвращаться к месту своего поражения. Он думал о том, что было бы, если бы он убил того солдата, если бы у него хватило решимости задушить его или схватить что-нибудь потяжелее и раскроить ему череп. Кем бы он стал тогда? Может быть, свободным человеком? Семейным человеком? Кем-то получше запуганного стукача, выдавшего мать своего ребенка. Кем-то, у кого есть сын, которого нужно растить, и внуки, с которыми можно играть. Вот какой вопрос тревожил Самуэля, пока он бродил по ночным улицам. Кем бы он был теперь, если бы у него хватило решимости совершить убийство?

КОГДА БЛИЖЕ К ВЕЧЕРУ РАЗРАЗИЛСЯ ЛИВЕНЬ, человек так и не вернулся в коттедж. Самуэль выходил дважды. Сперва, когда застучали по крыше первые капли, чтобы загнать кур в курятник, и снова, проверить, как работает маяк. Дождь лил уже вовсю, и небо за окном башни заволокло свинцовыми тучами. Человека нигде не было видно.

Самуэль долго стоял в башне и думал о мертвой женщине в хижине. Она и так была мокрой, когда он притащил ее туда. Ему следовало вытереть ее, принести одеяло и укрыть. Ему не нравилось думать, как она лежит там полуголая на земле, под дождем, льющимся сквозь прорехи в стенах и крыше, в луже, которая может залить ее всю, ускорив разложение. Когда он вернулся в коттедж, там никого не было. Самуэль помешал на плите кастрюлю с тушенкой, проверил, закрыты ли окна. Прижал полотенце к окну в гостиной, чтобы дождь не просачивался в щель. А в спальне у себя поставил ведро под капли, падавшие с потолка. Тушенка была готова, но он не стал есть. Он вскипятил воду и сел на диван, уперев руки в бока. Взгляд его упал на букетик из пуговиц на кофейном столике.

Потом, когда раздался стук в дверь, он открыл ее и впустил промокшего до нитки человека.

– Ну, что ты убежал? – сказал он. – Я же старик. Когда я хоть муху обидел?

САМУЭЛЬ В ОСНОВНОМ БРОДИЛ ПО ТРУЩОБАМ И УЛИЦАМ, на которых прошло его детство, но иногда забредал и в район гавани. В один из таких вечеров, проходя мимо консервной фабрики, он увидел женщину, подпиравшую стену. Она обратилась к нему:

«Хочешь оттянуться, дружок? Давай попробуй со мной».

Проститутки в гавани были в порядке вещей; они караулили рыбаков после удачного улова и иностранных матросов. Самуэль взглянул на нее и покачал головой. Они уже разминулись, но что-то заставило его обернуться.

«Мирия», – сказал он.

«А ты кто?» – ответила она, щурясь в темноте.

Он подошел к ней. На ее лице отразилось удивление, и она рассмеялась:

«Господи, Пиджак, ты еще жив? Я думала, ты давно откинулся».

«Как видишь, жив».

Она располнела после их последней встречи. Короткое платье сидело на ней в обтяжку, из лифа выпирали груди. Лицо оплыло и огрубело, а глаза под челкой дешевого парика словно стали уже. Она лишилась нескольких зубов и слегка шепелявила.

«Ты тоже недавно вышла?» – спросил Самуэль.

«Не, я не сидела».

«Правда? Тебя не взяли? Даже потом?»

Она пожала плечами:

«Что сказать? Я умная. Отмазалась».

«Как ты жила эти годы?»

«А ты как думаешь? Не заметно по мне?»

«Извини, я только хотел…»

«Тот же старый Пиджак. Тебя ничто не изменит, а? Сигарета найдется?»

Он покачал головой и сказал:

«Ты больше не общалась с моими родителями или с Мэри-Мартой? Они сказали, что не видели тебя после марша».

«И что?»

«Ты бросила Леси. Он ведь был еще младенцем, а ты к нему даже не заглядывала. Мы все думали, тебя нет в живых».

«Что ж, не угадали. Я очень даже жива».

«Ты не хотела узнать, как там я?»

Она ничего не ответила, только поежилась от холода и натянула на плечи легкую курточку.

«Знаешь, Леси умер», – сказал он.

«Слышала».

«Тебя это, похоже, не очень огорчает».

«Иди на хуй, Пиджак. Сто лет прошло. У меня проблем хватает. Я не могу всю жизнь страдать об этом. И вообще, он был больше твоим ребенком, чем моим. Может, и хорошо, что он умер. Из него бы все равно ничего не вышло».

«По-твоему, я пустое место, – сказал он и шагнул к ней, выставив палец. – Ты всегда так думала про меня. А сама-то… Кто ты, Мирия, – блядь портовая?»

«Не суй мне в лицо свой ебучий палец, – сказала она. – Чего мне стыдиться? Я сражалась за свою страну, а теперь я здесь. И что? Кому какое дело?»

Самуэль опустил руку и заговорил спокойным голосом:

«А что с остальными? Ты видишься с кем-нибудь? Знаешь, что с кем стало?»

«Не-а, слишком много воды утекло. Мне самой до себя».

«Ну, окей, – сказал он, собираясь уходить. – Значит, такие дела».

«Слушай, – сказала она, глянув по сторонам. – У тебя есть какая наличка? Выручи меня, а? Мне детей надо кормить. Дай хоть что-то, сколько есть. Все же мы не чужие».

Он достал из кармана несколько монет и протянул ей. Она алчно взяла их и пересчитала у себя на ладони.

«Блин, Пиджак, я не стану сосать у тебя за такую мелочь».

«Да я и не думал. Все равно больше у меня нет. Это все, что есть. Я бы дал больше».

Она смерила его взглядом:

«Да уж, ты бы дал. Я не сомневаюсь. Ты всегда был лопухом».

Послышались смех и грубые голоса в ночной тиши. Они оба взглянули в ту сторону. Приближались несколько матросов.