На Памире

Утром, вскипятив на малюсеньком примусе чай и съев два сухаря, я тронулся в скорбный путь. Нога распухла. Каждый шаг отдавался болью. Но постепенно я разошелся и кое-как хромал между камнями или кочками кобрезий. Путь шел почти на одной высоте. Спуск не ощущался. Когда я добрался до озера Хцумец, был уже полдень. На берегу паслись кони. Обрадовался, что люди близко. Попытался поймать лошадь, чтобы ехать на ней верхом, но лошади не давались. Они легко отскакивали в сторону, ждали, пока я дохромаю до них, и снова отскакивали. Я разозлился и почувствовал голод. Съел последний сухарь, но аппетит оставался зверским. Больше, чем есть, хотелось курить. Еще более непреодолимым было желание лечь на спину и полежать в тепле. Но было холодно, голодно и тоскливо.

Потом была еще одна холодная ночевка. Наутро спуск стал крутым, но я еле передвигал ноги. К полудню встретил двух парней, гнавших завьюченного ишака вверх. Увидев меня, парни опешили. Я попросил у них поесть, но они сначала проверили мои документы и только потом дали мне лепешку и «крут» — сухой сыр, твердый, как камень. Мигом съев все это, я попросил закурить. Но ребята были некурящие. Они шли на летовку Ой-Куль. Это в трех километрах отсюда. А завтра они идут вниз. Туда идти далеко еще, и я решил не отставать от своих спасителей. Часа через три мы добрались до этой летовки, сделав небольшой подъем. Мой рюкзак парни понесли сами.

На этот раз ночлег был веселее. Я был накормлен до отвала, но мерз и до головокружения хотел курить.

Утром меня усадили на ишака, рюкзак кинул за спину один из парней, и мы двинулись вниз, к Шахдаре. Нога ныла, но я уже привык к этому. Солнце пригрело, но без курева было скучно.

К вечеру добрались до кишлака Заноч. Там жил один из моих спасителей. Магазин был уже закрыт, но мой друг уговорил завмага продать нам несколько пачек сигарет. Они были старые, плесневелые, по это было курево! Лежа на крыше кибитки, где ветерок и меньше москитов, я с наслаждением курил. Было тепло, я был сыт и дымил сигаретой. Но лежать было жестко, ныли намаявшиеся на камнях бока, и не было партнера для дискуссии.

На следующий день к полудню пришла колхозная машина. Меня отвезли в больницу райцентра. Здесь было сытно, табачно, спать было мягко и тепло. На столбе громыхало ведро репродуктора. Были и газеты. Но болела нога, покусывали москиты, а тоска по дому и друзьям стала особенно острой.

Еще через два дня я приехал в Хорог, а через неделю улетел домой в Душанбе. Ногу подлечили. К моим услугам все блага цивилизации. И друзья. И библиотеки. И гербарий. И коллеги-собеседники. Но… через месяц такой жизни стала одолевать тоска. Ночами снились горы. И я знал, что тоска не пройдет до тех пор, пока я снова не окажусь в высокогорье. Всего лишь. Ну много ли человеку надо? Ох, много!

ПРОБЛЕМЫ, ВОПРОСЫ, ПРОБЛЕМЫ…

ЗАГАДОЧНЫЙ БОЛОР

Мы ехали к Болору. На современных картах такого названия нет. Но на картах середины прошлого столетия как раз здесь, на месте Восточного Памира, фигурировал огромный меридиональный хребет Болор. На карту его нанесли на основании трудов не кого-нибудь, а самого Александра Гумбольдта — великого естествоиспытателя и путешественника, властителя дум географов прошлого века, автора книг, определивших уровень географии того времени. Гумбольдт рассудил, что сухость Центральной Азии может быть объяснена только каким-нибудь горным препятствием, мешающим циклонам проникать в ее пределы. А поскольку циклоны идут с запада на восток, логичнее всего было представить себе препятствие в виде горной цепи, вытянутой с севера на юг. Меридиональный хребет Болор Гумбольдт считал объектом предположительным. Сведений об этой части Азии тогда было очень мало. Изучив распределение осадков, Гумбольдт посчитал, что Болора здесь просто не может не быть. Авторитет Гумбольдта, вполне заслуженный, был непререкаем. То, что Гумбольдт считал лишь гипотезой, другие посчитали доказанным фактом. Болор появился на картах Азии. Такой же меридиональный хребет был на карте Клавдия Птолемея, составленной во II веке. Название хребта Гумбольдт заимствовал у древних авторов, в частности и у Марко Поло, упомянувшего страну «Болор» сразу вслед за описанием «Памирской выси».