На пиру богов

Беженец. Я все время ожидал этого заявления, уже по одному тому, что и сам его в течение десяти лет повторял, искренно верил в неотразимость этого аргумента. Но теперь и его считаю притязательной выдумкой. Прежде всего, о каком это

единстве духовной жизни вы говорите? В смысле однообразия типа? Но, прежде всего, духовные дары различны, и служения различны, и эта многочастность и многообразность духовной жизни засвидетельствована и твердо установлена апостолом. И если мы обратимся к истории Церкви, то убедимся, как различны в этом отношении ее эпохи: например, первохристианство и Фиваида или время Вселенских соборов, как сказываются национальные и личные характеры. Ведь духовное делание, путь святости есть художество из художеств, хотя и благодатное, но и личное творчество, которое непременно имеет индивидуальную и историческую печать. Поэтому говорить о единстве духовной жизни значит выдавать абстракцию за реальность, так же как говорить об единстве духовной христианской письменности: положите рядом, например, «Пастырь Ермы» и «Лествицу» или творения Василия Великого, или Григория Богослова хотя бы с Златоустом, не говоря уже о каких-нибудь новейших писателях (например, митрополита Филарета или митрополита Макария и епископов Феофана Затворника и Игнатия Брянчанинова), ведь это совсем разные миры. Различны и духовные образы «старцев». Достоевский, разумеется, совершенно не знал монастыря и сочинил на основании мимолетных и коротких впечатлений и Зосиму, и Ферапонта, но в том же самом Оптином скиту жили и действовали совсем различные – Лев, Макарий, Амвросий и, положим, Иосиф и Анатолий либо Варнава, и это различие можете почувствовать в любом монастыре, тем более что, как известно, и старчество и прохождение пути в самом строгом православном монастыре всегда угрожает прелестью; восхождение на вершины вообще небезопасно… Затем, никогда не следует забывать, что все

образы святых и пути святости, как и все духовные писания и руководства, признаются и приемлются одинаково как Восточной, так и Западной Церковью с той лишь разницей, что в последней они гораздо доступнее издаются, изучаются и почитаются, нежели в первой. На поверку остается, в сущности, небольшое количество писателей XIX века, у которых духовный опыт и ведение сочетаются с воззрениями семинарского богословия на Католичество, таковы и епископ Феофан, и епископ Игнатий Брянчанинов, и даже отец Иоанн Кронштадтский, даже в своих писаниях, но не в практике (так же как и отец Амвросий и преподобный Серафим). Случается же иногда, что издаются и прямо католические книги (например, «Невидимая брань», изданная епископом Феофаном). Словом, все эти различия страшно преувеличены.

Иеромонах. Как же преувеличены, если теперешняя духовная жизнь католической Церкви давно уже определяется не Златоустами, сколько бы они их ни издавали, но Игнатием Лойолой и иже с ними. Да и ихний Фома Кемпийский и Франциск Ассизский тоже в прелести.

Беженец

. Как легко и безответственно выдаются у вас эти аттестации! Невольно спрашиваешь себя, да кто же и по какому праву и по какому высшему достижению и непогрешимому вкусу выдает эти аттестации и даже – horribile dictu[97] – Духовные упражнения Игнатия Лойолы? Я думаю, что можно было бы коварно подшутить над зоилами, изложив своими словами некоторые размышления из этих упражнений для нужд молящейся и монашествующей братии, – и сошло бы, если бы стояло авторитетное православное имя, и прелести и не приметили бы! Фактически дело просто стоит так, что у нас существует глубокое неведение, чтобы не выразиться резче, относительно и католической духовной жизни, и относительно духовной письменности, но существуют колоссальные, твердокаменные исторические предубеждения: только и думают о фантастической мнимоиезуитской морали: цель оправдывает средства, совершенно игнорируя действительную католическую святость и благочестие. А из католической письменности мы могли бы черпать назидательную литературу, и уверен – обеими руками, учитывая, разумеется, национальные свойства и потребности.

Иеромонах. Католическая духовная жизнь вся отравлена чувственностью, доходящей до грубого материализма и язычества. Чего стоит один культ Сердца Иисусова и Богоматери! Того гляди, появится культ еще каких-нибудь частей Пречистого Тела, и это будет новое кощунство. Но ведь это не случайность и не недоразумение, это симптоматично, как и их материалистическое богословие с их ex opera operate[98].