На подступах к Сталинграду. Издание второе, исправленное

«Хотят уберечь их от попаданий болванок, — понял боец задумку фашистов. — Сейчас съедут с дороги в глубокий кювет и, скорее всего, повредят ходовую или моторную часть. И всё-таки, проще сменить две-три железяки, чем ремонтировать технику, разбитую взрывом в мелкие клочья».

Лейтенант тоже заметил манёвр транспортёров. Он подумал так же, как парень, и приказал расстрелять удирающих фрицев. Наводчики навели пушку на ближайшую цель. Пороховые газы толкнули снаряд. Он выскочил из жерла орудия, пролетел треть километра и врезался в кабину водителя, повисшую над краем откоса.

Болванка тотчас взорвалась. Ударной волной смяло броню, разбило раму и двигатель на сотни обломков и бросило кучу железа в глубокий кювет. Туча осколков попала в фашистов, сидевших внизу. Раздались крики ужасающей боли и хрип умирающих. Несколько фрицев убило на месте, ещё больше ранило. Двух или трёх — тяжело.

Шофёр второй бронемашины увидел гибель «камрада». Фриц испугался до дрожи в коленях и с силой надавил на педаль. Транспортёр громко рыкнул, рванулся вперёд и быстро скатился с горизонтальной обочины. Он оказался на высоком откосе, и ринулся вниз на повышенной скорости. Через пару секунд, транспорт врезался носом в густую болотную жижу, провалился в неё до самой кабины и прочно увяз.

Заднюю часть «Ганомага» сильно подбросило на неровностях склона. Он совершил кувырок «через голову» и рухнул траками кверху. Тонкую крышу кабины смяло, словно бумажную. Водителя свалило с сиденья и сжало, будто огромным капканом. Фриц попытался освободиться, немного подёргался и ощутил, что очутился в железных тисках.

Вода нашла в прочном кузове десятки широких щелей. Она ринулась в них мутной волной и заполнила весь объём без остатка. Волна поднялась над головою стрелка, немного поколебалась и совсем успокоилась.

Дрожащий от страха, фашист плотно сжал губы и перестал ненадолго дышать. Какое-то время он шевелился, пытался выбраться из тесной ловушки, но вскоре не выдержал. Горящие от отсутствия воздуха, лёгкие сами сделали вдох. Грязная жижа хлынула в горло и забила трахеи и бронхи. Минуту спустя, с фрицем было покончено.

Увидев бесславную гибель машин и водителей, немецкие офицеры поняли, что технику спасти не получится. Они отказались от глупой затеи, и больше никто из стрелков не садился в кабины. Они лишь хватали добро, лежавшее в кузовах транспортёров, и таскали всё ближе к болоту.

Брызги, поднятые бронемашиной, взлетели так высоко, что их было видно с холма пушкарей.

«Видно, и эта «коробка» вышла из строя», — подумали артиллеристы и тут же продолжили своё правое дело. Ведь они уничтожали захватчиков, которые напали на Родину. Загорелся седьмой «Ганомаг», следом восьмой и так далее, до последнего, замыкавшего дюжину.

Лейтенант осмотрел длинную насыпь в бинокль, убедился, что вся бронетехника горит и чадит. Он приказал: «Добить «Т-4», шедший вторым от начала колонны». Да, у него свёрнута пушка, но моторный отсек оставался в полном порядке, а это можно исправить за пару часов. Поставил сверху угловатую башню и отправляй его в бой на врага.

С данной проблемой справились удивительно быстро. Наконец, наступила благословенная тишь. Только внизу, на дороге, продолжало трещать яркое пламя пылающей техники фрицев. Иногда громко хлопали патроны с гранатами, что детонировали от невыносимого жара.

Павел тоже глянул на дамбу и с облегчением отметил, что там нет ни одной уцелевшей бронемашины. Все фашисты тоже попрятались. «Значит, не зря мы тащили орудие так далеко. Хорошо оно нам послужило.

Вон сколько захватчиков с нею побили. Да если бы каждый расчёт Красной армии сжёг хоть парочку танков, фашистам уже, не на чем, было кататься». — подумал молодой человек и с благодарностью глянул на пушку. В руках миномётчика тотчас отозвалась её огромная тяжесть.

Затем мысли Павла потекли в другом направлении: «Теперь можно чуть отдохнуть и умыться. Солнце уже стоит высоко и подходит к полудню. Пора бы нам, что-нибудь съесть». Но всё получилось не так, как хотелось бойцу и другим советским солдатам.

На северной стороне длинной насыпи, что скрывалась от глаз пушкарей, кто-то отдал громкий приказ. Раздался десяток странных хлопков. Над просёлком взлетели тонкие струйки дымков, и послышался очень тревожный нарастающий свист.

Что-то тёмное промелькнуло над Павлом, пронеслось над высоткой и упало во двор, расположенный у подошвы холма. Большая часть немецких снарядов врезалась в дом и сарай, где стояли упряжки уставших коней. Они пробили камышовые крыши, и пропали внутри помещений.

Раздалось несколько приглушенных взрывов. Постройки из самана и глины рассыпались, как карточный домик. К небесам вознеслись тучи щепок и пыли, а руины окутались ярким огнём. Из-под груды обломков послышалось громкое ржание. Секунду спустя, оно превратилось в жалобный вопль существа, бьющегося в жестокой агонии.

— Ложись! — закричал заряжающий пушки. Он упал на карачки и, не разгибаясь, помчался к ближайшей щели, вырытой возле орудия.