На поиски динозавров в Гоби

Наша палатка, в которой жил научный персонал, быстро пришла в движение. В несколько минут камни, державшие пол, разметало в стороны, и начали выскакивать из земли железные колья, крепившие палатку, которая захлопала теперь подобно парусу, попавшему не под ту струю воздуха. Еще напор — и не выдержала громоздкая мачтовая конструкция — поперечина вылетела из соединительной муфты. Следом раздался зловещий треск, и в образовавшуюся дыру со всей яростью ринулся беснующийся ветер, продолжая дальше раздирать палатку, словно тигр, терзающий добычу. Начался «шторм Гобийского моря». Внутри палатки все закружилось вихрем, а наши рты, носы, уши и глаза мгновенно забились отвратительным песком с пылью. Каждое мгновение буря грозила сорвать палатку. На наше счастье под руками оказалась марля, которой мы «бинтовали» кости на раскопках и которая теперь была пущена в ход, чтобы не дать рухнуть мачтам. После отчаянных усилий нам удалось стянуть и укрепить мачты, а затем кое-как закрыть дыру. То же самое происходило в палатке шоферов и рабочих. Ночь была весьма беспокойной. К утру погода угомонилась, но не надолго.

Ефремов решил оставить на Эргиль-Обо для завершения раскопок Эглона и меня, а сам с Новожиловым и Малеевым отправился на Баин-Ширэ, где всеми полевыми работами руководил Пресняков, еще не имевший достаточного опыта в этом деле.

После отъезда Ефремова с половиной отряда нас осталось шестеро: Эглон, Вылежанин с Александровым, двое рабочих и я. Надо было форсировать работу, так как на исходе оказался не только упаковочный материал, но и продукты — весь маршрут мы рассчитывали на неделю, а прошло уже 10 дней.

Днем опять была сильная жара и тишь. На ярко-голубом небе белели небольшие облачка. Вечером, как и вчера, поднялся сильный ветер, а в 2 часа ночи мы все проснулись от невероятного шума. За палаткой бушевала буря, и печка, вернее труба, отвратительно скрежетала о металлическую окантовку, сделанную вокруг трубы на палатке, чтобы не рвать последнюю. Вдруг раздался резкий треск — на верху палатки выдрало клок в полметра. Поперечная мачта опять вышла из соединения, а основные мачты, которые также не следовало бы делать составными, сильно согнулись, грозя либо выскочить из соединения, либо просто переломиться, так как были довольно тонкие. И то и другое было скверно, особенно для меня с Эглоном, потому что наши головы находились как раз около одной из мачт, на которой раскачивались теперь вместе с самой мачтой наши винтовки, бинокли, фляжки, полевые сумки. Вся палатка хлопала, как полотнище. Положение было угрожающим. Все повскакали с постелей. Основные мачты, крепко стянули между собой, а внизу для устойчивости к ним подвязали доски, но не успели поправить одну мачту, где образовалась дыра, как палатка лопнула около второй мачты. Все же и на этот раз нам удалось отстоять палатку. Если вчера сильный ветер налетал порывами, то сегодняшней ночью он дул непрерывно, временами усиливая ярость. Песчаная пыль, летевшая в дыры, быстро наполнила всю палатку, превратив ее в камеру с взвешенными в воздухе частицами, которые могли служить в качестве классического примера коллоидного раствора. В эту ночь, как мы узнали впоследствии, на Баин-Ширэ одну палатку сорвало совсем. Так негостеприимно встречала нас весенняя Гоби.

Утром, когда мы проснулись, в палатке еще клубилась тонкая песчаная пыль, но после 10 часов погода опять успокоилась и стало тепло и тихо. В час дня снова поднялся сильный ветер, принесший дождь, который, к счастью, задел нас лишь стороной, заставив, однако, прервать раскопку и поспешно прятать кости под брезент.

На раскопке для разведения гипса и клея мы стали пользоваться вместо воды снегом, предварительно превращая его в воду. Это делалось из чисто практических соображений, так как за водой приходилось ездить за 12 километров, а снег лежал тут же — на теневой стороне склонов.

Неизвестно, что было хуже: ночные бури, лишавшие нас спокойного сна, или дневной ветер на раскопке, хотя и более слабый, но достаточный, чтобы вывести из состояния душевного равновесия, когда непрерывно получаешь порции песчаной пыли в лицо. Работали только в защитных очках, так как на раскопке сильно «мело», но все равно глаза были воспаленные, а во рту хрустело от песка на зубах. Всё и все совершенно «пропитались» песком. Умывались только на ночь, чтобы не обветривались лицо и руки. Кожа, покрытая загаром, смешанным с грязью и потом, казалась совсем черной.

1 апреля, наша небольшая группа закончила раскопки. За шесть дней было выкопано и собрано около 20 ящиков костей различных млекопитающих, а из самой верхней части толщи — остатки панцирей громадных сухопутных черепах типа современных слоновых. Наши сборы значительно превзошли американские как но количеству, так и по разнообразию фауны.