На поле Фарли

Он ехал к хмелесушильне, о которой шла дурная слава, размышляя, как подступиться к двум ее агрессивным владельцам, любителям стрелять по тем, кто пытается пройти по их земле. Он знал, что оба они художники. Пожалуй, настало время прикинуться Гаем Харкортом, тем самым парнем, который жил в соседней комнате. Гай был большим поклонником современного искусства и неоднократно безуспешно пытался привить Бену любовь к нему. Что ж, сегодня ему пригодятся скромные познания в этой области.

Вокруг хмелесушильни густо рос хмель, но теперь дом с палисадником, засаженным кустами роз, отделяла от полей дощатая изгородь с калиткой. Над входной дверью тоже вились розы. Бен был вынужден признать, что этот вид был бы воплощением деревенского покоя, если бы не табличка на калитке «Посторонним и торговым агентам вход воспрещен».

Бен осторожно отворил калитку и подвел велосипед к входной двери. На бронзовом дверном молотке было изображено нечто, сильно смахивавшее на лицо демона. Бен немного помедлил, перед тем как схватиться за него и постучать. Дверь открыл пухлый мужчина в черном – черный рыбацкий свитер (несмотря на теплую погоду) и мешковатые черные брюки. Рыхлое лицо, копна соломенных волос, во рту черная сигарета. Бен почуял запах заграничного табака.

– Вам чего? Если думаете, что мы сдаем металлолом или бумагу, подумайте еще раз, – недружелюбно проговорил он с легким иностранным акцентом; Бен не смог определить, каким именно.

– Вообще-то я сын здешнего викария… – начал Бен, но мужчина резко его оборвал:

– И в церковь вы нас тоже не заманите. Мы не верим в эту бредятину.

– Да я вовсе не проповедовать пришел, – сказал Бен. – Мне говорили, что вы художники, а я поклонник современного искусства. Вот я и решил…

– А, так вы любитель искусства? А чьи работы вам нравятся?

Бен стал вспоминать имена художников, о которых слышал от Гая. Тот вечно таскал его по галереям и выставкам, когда они еще были открыты.

– Ну, мне нравится Карл Шмидт-Ротлуф и, конечно, Пауль Клее, хотя в наши дни, пожалуй, восхищаться немецкими художниками не очень-то разумно.

– Тогда заходите, – разрешил мужчина. – Работы Сержа сравнивали с полотнами Шмидта-Ротлуфа. – Он прошел в дом впереди Бена. – Эй, Серж, вылезай, – позвал он. – В кои-то веки у нас культурный гость.

Из задней комнаты вышел второй мужчина, одетый в забрызганную краской свободную блузу, – высокий, смуглый и худощавый, с резкими чертами лица.

– Серж, этот молодой человек поклонник Шмидта-Ротлуфа. Я сказал, что твои работы сравнивали с его картинами.

– Неужели? – Он скептически оглядел Бена. – Вы любите немецких экспрессионистов?

– Еще как, – подтвердил Бен, надеясь, что обсуждение не зайдет слишком далеко. Он оглядел комнату. На стенах были развешаны какие-то кошмарные полотна – яркие цветные пятна, искривленные силуэты. Бен подумал, что Гаю такое могло бы понравиться. – Это ваши работы, Серж? – уточнил он.

Смуглый кивнул.

– Нравится?

– Впечатляет.

Мужчина снова кивнул:

– Спасибо на добром слове.

Взгляд Бена задержался на вытянутой фигуре лиловой женщины. Он был уверен, что уже где-то видел эту картину, – кажется, Гай пришпилил на стену открытку с ее репродукцией.

– У вас, наверное, часто бывали выставки? – спросил он.

– Не так чтобы очень, – пожал плечами Серж.

– Вы из России? – поинтересовался Бен. У художника сохранился сильный акцент.

– Да. Я перебрался сюда, когда мне запретили писать что-либо кроме крепких крестьянок-комбайнерш. В России больше нет искусства.

– А вы тоже приехали в Англию, потому что больше не могли заниматься искусством? – спросил Бен у второго мужчины.

Тот улыбнулся:

– Я из Дании, голубчик, там никому ничего не запрещают. Смылся перед самым приходом немцев – и благодарю за это судьбу. Какой из меня нацист? Честь отдавать не умею, приказов не выполняю. – Он усмехнулся. – Вы первый более-менее культурный человек, который нам встретился с тех пор, как мы здесь обосновались. Округа населена скучными обывателями, не правда ли, Серж?

– Сплошные обыватели, – кивнул Серж и, нахмурившись, обратился к Бену: – Так что же вы тут делаете?

– Мой отец – местный викарий. Я приехал в отпуск на пару дней.

– Вы солдат? Моряк?

– Нет, к сожалению, я гражданский. Пострадал в авиакатастрофе.

– Не стоит оправдываться. Радуйтесь, что избежали этой мясорубки. Мы-то уж точно счастливы, что мужчин за сорок пока не призывают. Правда, Гансик?

Толстяк кивнул.

– Попробуете наше домашнее вино из пастернака? Предупреждаю, оно очень забористое.

Бен согласился и взял протянутый ему стакан, отпил и чуть не захрипел: жидкость огнем обожгла горло.

– Так, значит, вы перебрались сюда из Лондона? – поинтересовался он.

Оба кивнули.

– Мы жили в Челси, естественно, – пояснил пухлый Гансик. – А потом здание всего через три дома от нас разбомбили, мы испугались, что в следующий раз нас тоже накроет, и сбежали сюда. Нам сразу понравилось это строение – у него есть индивидуальность, вы не находите?

– Бесспорно, – согласился Бен. – Однако я еще застал времена, когда в башне развешивали на просушку хмель. А вы тоже художник?