Марина Захарчук

На поповских хлебах

Рассказы матушки

Праздники

Чем больше клонится к закату жизнь, тем чаще и ярче вспыхивают в памяти картинки детства. Как хорошо, что картинки эти — светлые. И приходит мысль: а что сделали мы, тоже родители, а теперь ещё и бабушки-дедушки, чтобы и наши дети смогли когда-нибудь отдохнуть от вихря несущейся жизни в памяти детских воспоминаний? У нас ещё есть время, чтобы сделать жизнь детей яркой и памятной. Ведь детство — это фундамент всей жизни.

Как и у большинства детей, моим самым любимым праздником был Новый год. Как бы ни было порой трудно материально, на Новый год обязательно ставилась ёлка (искусственные не признавались!), которую наряжали всей семьёй. Из-под шкафов выдвигались ящики со старинными (во всяком случае, по сравнению с современными) игрушками, и начиналось действо. Ёлку старались не просто нарядить — создавалось произведение искусства. На пушистых ветках (выбрать ёлку — тоже особое искусство, хотя, выражаясь точно, это была не ёлка, а сосна, в изобилии растущая в наших местах), соблюдая сочетание цветов и размеров, прежде всего развешивались шары, затем рассаживались на ветках прищепочные игрушки — медведи в плиссированных юбочках, цыплята с красными клювами. Потом размещались «люстры» — причудливые геометрические фигуры, составленные из стеклянных бусинок и трубочек. Дальше шла очередь стеклянных гирлянд-бус, самодельных бумажных фонариков и цепочек, которые мы лепили из разрезанных на тонкие полоски тетрадочных обложек, а также конфет, пряников и мандаринов. Ёлку ставили на рояль, где она и оставалась до весны — раньше марта её никогда не разбирали.

Но всё-таки у бабушки в её маленькой комнатке, где и в обычные дни — не повернуться, ёлка была лучше, огромная, от пола — ровно до потолка (а потолки в нашем старом доме были довольно высокие). Она занимала всё свободное пространство в центре. Кроме игрушек и обычных бумажных цепей и фонариков, на бабушкиной ёлке были бусы из крышек с молочных бутылок. Она собирала их весь год, а перед Новым годом скручивала каждую в трубочку и нанизывала на нитку. Крышки на молочных бутылках были из блестящей разноцветной фольги, причём цвет зависел от содержимого бутылки: на обычном молоке и крышки обычные, белые, на кефире — зелёные, на топлёном молоке — золотые, на ряженке — фиолетовые, на сливках — красные. Были ещё серебряные в золотую полоску, но какому сорту молока они принадлежали, я не помню: покупала их бабушка очень редко. Помимо молочно-крышечных бус, на ёлке у Бабы Ксени висели грецкие орехи, завёрнутые в фольгу из-под шоколада или чая (чаще всего она была серебристой, но иногда и золотой). В орех вставлялась спичка (очень трудное занятие!), а уже к ней привязывалась нитка, обязательно длинная, потому что эти орехи мы с бабушкой сначала закручивали на нитке в одну сторону, а потом отпускали, и они вращались быстро-быстро, сверкая и переливаясь в блеске разноцветной гирлянды из лампочек. Это было чудо! Такое прекрасное, такое живое, что до сих пор стоит у меня в глазах эта бабушкина ёлка, и вижу я все её игрушки, все орехи и конфеты, и яркие гирлянды из фольги, и снег из ваты на раскидистых лапах, и такой же ваточный снег, облепивший ведро с песком, в котором эта ёлка стояла, и большущего, очень старого (может быть, ещё из до революции?) Деда Мороза. Нет, никакие сегодняшние музыкальные Санта-Клаусы не сравнятся с этим могучим дедом, вышедшим из русской сказки! Это великолепие, повторявшееся из года в год, не надоедало, да и просто привыкнуть к нему было невозможно. Оно настолько пленяло, восхищало, что всё остальное — сама встреча Нового года с курантами и голосом Левитана и даже новогодние подарки (которые были, конечно же, были) начисто стёрлись из памяти. Но запомнилось другое: на верхушке ёлки вместо рубиновой звезды — обязательного символа того времени — у нас всегда была скромная пика. И мне было странно и даже обидно: ведь почти в каждом доме моих подруг эта звезда была. Не помню, что отвечали на мои вопросы старшие, да и отвечали ли? Это теперь я понимаю, что на рождественскую ёлку (а для бабушки она несомненно оставалась рождественской, хотя и наряжалась к календарному гражданскому новолетию) невозможно было надеть красную революционную звезду, а других просто не существовало. Вот и появилась у нас островерхая пика.

В рождественскую ночь Баба Наша (так я звала её, в отличие от другой бабушки, которая жила от нас отдельно) всегда отправлялась в храм. А вернувшись утром, тихонько пела тропарь: «Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума…»