На пороге Тьмы

Я посмотрел на него. Иван действительно обманывать просто не умеет, не тот характер. И обмануть его не так уж и легко, так что, видимо, вернуться и вправду можно. И это было бы здорово, все сильно бы упростилось. Но все равно не понимаю главного — почему я так важен? Зачем я так нужен Милославскому? Такое впечатление, что вокруг меня весь мир вращается, хотя сам я ни единой предпосылки к этому не вижу. На месте нашего профессора я бы просто послал меня куда подальше со всеми причудами, и дал бы мою работу кому-нибудь другому, послушному и не стреляющему гэбэшников по ночам в подъездах. И именно это мне никак покоя не дает. Если я чего-то не понимаю, мне трудно на это соглашаться.

Милославский перехватил мой взгляд, кивнул каким-то своим мыслям, потом сказал, обращаясь в основном к Насте:

— Никто не будет возражать, если я Владимира Васильевича на минуту в сторонку отведу? Надо сказать ему нечто, что пока является закрытой информацией, касающейся только его.

Никто не возражал. Ну и я не стал. Мы перебрались с Милославским за пустой столик в дальнем углу, что забавно, прихватив с собой туда еще по полной рюмке, которые нам сноровисто наполнил Тенго.

— Я вижу, что вы все же довериться мне не можете, — сказал профессор после того, как мы уселись.

— Трудно доверять тому, кто старается по-максимуму держать тебя подальше от информации, — высказал я именно то, что думал о стиле руководства своего собеседника. — Рано или поздно понимаешь, что надо действовать по-своему, иначе на тебя просто наплюют.

Милославский усмехнулся как-то кривовато, затем сказал:

— На самом деле вся эта… информация, которую я вроде как удерживал, выеденного яйца не стоит.

— В смысле?

— Я все равно не смогу без вас обойтись, так что беспокоиться о том, что когда-то я вас… «кину», или как-то так… не следует. Потому что это невозможно.

Я удивленно уставился на него, ожидая продолжения.

— Я хотел вас удержать на Ферме именно потому, что мне без вас никак. Вы — самый ценный член команды.

— А, ну да, — кивнул я. — Я это заметил, когда катался в Красношахтинск за документами в отдел НКВД. Вы меня тогда всеми силами пытались сберечь. И вторая поездка, водой… как у Христа за пазухой себя ощущал.

— Вторая поездка была вполне безопасной, если глупостей не делать, — ответил Милославский. — А вы бы их делать не стали, так что я не беспокоился. А во время рейда за документами я всего еще не знал. Многого не знал. Потом это изменилось.

— Почему изменилось?

— Мы работаем. Поэтому больше узнаем, — развел он руками.

— И что узнали? И как?

— Да больше по анкетам, тем, что вы заполняли, — сказал Милославский и выложил знакомые мне листы из папки на стол. — Узнаете?

— Ну да.

— Девяносто процентов верных ответов на те вопросы, на которые вы смогли ответить, — достав из той же папки синий граненный карандаш, он поставил галочку возле итоговой цифры. — Десять процентов ошибок заложены были в сами вопросы, для проверки. Проверку вы прошли.

— Что это дает? — озадачился я.

— Надо еще сделать анализ крови сравнительный, мы вроде как придумали технологию, — задумчиво заговорил Милославский, — но выходит так, что мы с вами земляки. — наткнувшись на мой непонимающий взгляд, он объяснил: — Мы из одного слоя действительности. Только мы двое на весь Углегорск и окрестности.

— Вы так сентиментальны? — поиронизировал я.

— Нет, я вообще не сентиментален, — покачал головой Милославский, — но я имею все основания полагать, что пройти между слоями действительности могут только те, кто имеет отношение к обоим слоям.

— Чуть подробней с этого места?

Я уже понял, к чему он клонит, но хотел убедиться. Пусть до конца говорит.

— Вы провалились оттуда сюда, как и я, — взялся объяснять профессор. — Но за вами проход не закрылся, он так и держится. Если все правильно сделать, то туда можно снова войти, я уверен. И вам, я думаю, сделать это проще, чем мне. Это ваш проход, не мой, в нем ваш отпечаток. Насчет себя я уже не могу быть настолько уверенным… но готов рискнуть. А кроме нас двоих больше туда никто не войдет.

У меня сердце в желудок провалилось. И где-то там застряло, слабо трепыхаясь.

— Никто? — повторил я. — Вообще? И что будет, если кто-то попытается?

Милославский посмотрел на меня, потом кивнул понимающе, оглянулся на Настю.

— Я думаю… пока только думаю, что канал вообще не сработает. В самом худшем случае он завернет в какую-то неизвестную действительность, может быть куда хуже этого самого Отстойника, — он постучал ладонью по столу. — Я бы не хотел ставить такие эксперименты на себе. Я понимаю что вы планировали, но…, - он помолчал секунду, затем продолжил: — я бы не стал так рисковать на вашем месте. Жить можно и здесь. Даже очень хорошо жить, вы уже имели возможность убедиться. А если хотя бы мы двое сможем ходить туда и обратно свободно, то жизнь можно сделать намного, намного лучше.

Я ничего не ответил, лишь только вдохнул глубоко, пытаясь бороться с навалившимся на меня разочарованием. Тяжким разочарованием.