На последний шанс меньше

– А этот баклан мимо пролетал! Вмешался в чужой вопрос! Руки начал распускать! Ему за такое шею надо свернуть!..

Никита старался держаться спокойно: кто в жизни не слышал оскорблений?.. Но так захотелось ему сейчас зарядить грубияну по наглой красной роже, что сдерживаться стало мучительно сложно. Словно заядлому наркоману от дозы, лежащей прямо у него в ладони!

– Я-я-я-сно… – Дима раздумчиво потёр челюсть и чуть кивнул. – Теперь всё ясно. Тут и думать не о чём…

Вова с Васей переглянулись. Никита поймал на себе злобный, торжествующий взгляд толстяка.

– Ну что, Петя… Выходи. – Дима отошёл на шаг и сделал жест, приглашая. – Давай, вылазь. Нечего тебе в машине делать.

Пётр непонимающе заморгал и поднял ладони, отказываясь:

– Извини, Дим, у меня грудак что-то болит…

Выходи-выходи! – Тон Димы будто бы стал веселей, но в нём отчётливо зазвенели стальные нотки. – Не ленись! На свежем воздухе раны скорее затягиваются.

В глазах толстяка заиграло сомнение, но он не посмел ослушаться и вылез, сразу приняв двоякую позу: гордо расправил плечи и выпятил грудь, но в тоже время и в ожидании того, чего сам не знает.

– Значит, ты настучал по голове Александрычу, – Дима сделал шаг вперёд, между ним и толстяком осталось не больше метра, – нужному нам человеку. Теперь он может умереть, или сболтнуть в бреду в больнице чего лишнего…

Глаза у толстяка стали большими и невинными, как у ослика:

– Диман! Да я не…

– Заткнись! – Дима рявкнул так громко и побагровел так стремительно, что стал похож на демона. – Закрой свой рот! – Он оглянулся на опешивших Вову с Васей и гаркнул на них: – Вы тоже хороши! Всё при вас происходило, а вы даже не шевельнулись!

У Вовы двинулась губа, словно он хотел что-то возразить, но Вася стиснул его плечо и они и дальше слушали молча. Дима подошёл к Пете вплотную и между ними резко обозначилась разница в росте – Дима оказался выше.

– Ну а потом, значит, ты кинулся на прохожего – и тебя же и поколотили… – Он поднял ладонь и стал загибать пальцы. – Навредил Прохору Александровичу. Засветился перед посторонним. Напал на него и сам был побит…

– Да чего ты ко мне приелся?! – Пётр покраснел, щёки у него затряслись. – Я ни в чём не в…

Шлепок! Никита поразился, насколько быстро Дима отвесил виновному пощёчину: его рука мелькнула размытой линией.

– Эй! – Пётр закрылся ладонью и повернулся к Диме плечом. – За что?!

Ещё шлепок! Ещё! Дима начал бить толстяка уже без спешки. Теперь он делал это прямо-таки кисельно медленно, с подчёркнутым жестом занося руку для каждого удара. Бугай пытался закрыться, но жестокий взгляд главного заставил его смириться и покорно терпеть удары.

– Избил Прохора! – Дима словно бы выдвигал обвинение на каждом ударе. – Спалился перед посторонним! Напал на него! Был побит!

Шлёп! Шлёп! Шлёп! Шлёп!

Лицо толстяка полыхает, как китайский фонарь. Он жмурится, вытягивает руки по швам, сжимает пальцы в кулаки и изредка рискует приоткрыть один глаз.

– Ты дурак, Петя! – Дима остановился. Уронивши голову толстяк перед ним молчал. – Из-за тебя мы все можем попасть под удар! Ты должен ответить за свой проступок…

Сказав это, Дима развернулся и от толстяка отошёл. Вова с Васей следили за ним с затаённым дыханием, даже про пленника забыли. Пистолет в руке Васи опустился, его взгляд стал слеп к тому, что твориться сбоку… Поняв момент, Никита взволнованно вздохнул и быстро закрутил глазными яблоками, ища путь к бегству. Если рвануть сейчас, то может повезти. Неизвестно, есть ли ствол у Димы и у Вовы, но от Васи можно спрятаться за машиной, а от неё сигай в кусты и при, как кабан, напрямки. А там будь, что будет!..

– Вот тебе, Петя, два условия… – Взгляд Димы уколол толстяка, как кинжалом. – Первое: если Александрыч отдаст богу душу, то вместе с ним отдаёшь её и ты. Понял?

Лицо толстяка из красного стало бледным, словно он уже стал мертвецом. Плечи его задрожали, как на ледяном северном ветру.

– Хочешь, с моста прыгнешь, хочешь, под поезд сунешься. Мне плевать. – Голос Димы резал, как ножом. – Умирает Прохор – умираешь ты. И второе. – Он кивнул на Никиту. – Сейчас ты извинишься перед нашим гостем. Извинишься вежливо, со всем почтением.

Лицо Петра, обескровленное и подавленное, снова побагровело, как помидор. Вид его стал, как у побитой собаки, но взгляд, как у змеи, которой наступили на хвост. В сердцах он возопил:

– Почему я должен извиняться перед кем-то посторонним?! Перед каким-то бродягой?! Я человек! А он?..

Вася с Вовой на этих словах застыли так, что непонятно – дышат ли вообще? Дима не смутился, лишь оглянулся на Никиту и спросил:

– Парень! Ты кто?

– Человек, – ответил Никита сразу, будто ждал именно этого вопроса.

– Вот видишь, – Дима снова перевёл взгляд на толстяка, – один человек извиниться за своё поведение перед другим человеком. Ничего огорчительного тут нет. Давай, Петь… – голос Димы ожёг ну просто космическим холодом. – Извиняйся…