Н.:
О.:
Я начинаю улыбаться чуть шире, понимая, что Остин прав: я, безусловно, со странностями, но тем не менее никогда не додумывалась танцевать в гордом одиночестве посреди улицы. Я осматриваюсь по сторонам, отмечая, что на набережной с приходом темноты быстро стало немноголюдно, но я все равно продолжаю считать это нелепой затеей и неуверенно мешкаю.
О.:
О.:
Я поджимаю губы, задумчиво хмурясь.
О.:
Приходит еще одна провокация через минуту моего молчания, и я сдаюсь.
Н.:
Отправляю сообщение, опускаю сумку на землю и прикрываю глаза, некоторое время внимательно прислушиваясь к телу. И когда оно начинает «говорить», уже через несколько движений мне становится совсем неважно, как выглядит это со стороны и что подумают люди. Так же как и полное отсутствие физических сил нисколько не мешает мне растворяться в танце, отключая голову и позволяя телу самому руководить процессом, подбирая необходимые движения, — сначала плавные, легкие, воздушные, будто играющие на тонких струнах моей души дивную мелодию оркестра, исполняющего сложную симфонию, что постепенно набирает темп, звучность и пылкость.
Я даже не задумываюсь над тем, как и что танцевать, тело само живёт своей жизнью, переплетая движения в импровизационные связки, создающие нечто поистине волшебное, что окутывает меня от корней волос до кончиков пальцев блаженной негой и наконец позволяет вышвырнуть из себя весь сгусток негативных чувств и эмоций.
Шаг, второй, «бросок», взмах рукой, поворот, а затем еще один и ещё… И так до тех пор, пока во мне исчезает всё плохое, гневное, до боли печальное, уступая место в сердце яркому, словно небесная звезда, светилу, впустив которое я начинаю улыбаться во весь рот. Нет… Не просто улыбаться. Я начинаю прерывисто хихикать, а уже через несколько секунд и вовсе смеяться во весь голос.
Боже! Я не верю! Я смеюсь, и мне впервые за все эти дни по-настоящему легко! Так тепло, весело, прекрасно! Неужели ко мне вернулось нечто положительное и ясное? Нечто позволяющее вновь поверить, что жизнь во мне ещё не совсем погасла.
Да, я в самом деле это чувствую. И расцветаю ещё ярче, когда, закончив танец, слышу аплодисменты десятка окруживших меня людей, что всё это время, оказывается, молчаливо наблюдали за моим спонтанным выступлением.
— Боже… Спасибо… Спасибо… — заливаясь пунцовой краской, тихо лепечу я, прикрывая лицо руками. Пытаюсь привести дыхание в норму, выслушивая несколько приятных комплиментов, и, терпеливо дождавшись, когда небольшая, приветливая толпа наконец разойдётся, спешу достать из сумки телефон.
Н.:
О.:
Н.:
О.:
Н.:
О.:
От переполняющей меня энергии и света я вся дрожу и не могу устоять на месте, а улыбка ни в какую не собирается больше сползать с моих губ, но это не мешает неодолимой тоске по нему накатить на меня с новой силой. Пальцы требуют написать Остину целую поэму о том, как сильно мне его не хватает, но знаю, что ему это совершенно не нужно, поэтому, с трудом попадая по правильным буквам, я просто отправляю: «Как жаль, что ты меня не видел».
Чуть больше минуты не приходит никакого ответа. Полнейшая тишина, нарушающаяся моим учащённым дыханием и бойким стуком сердца, что обрывается в момент, когда в нескольких метрах от меня раздается самый родной и любимый голос на свете:
— Я видел.
Поднимаю взор с экрана телефона на впереди стоящего парня и перестаю дышать от мощнейшего взрыва любви, что сотрясает своей ударной волной мне все атомы в теле, но не разрушает их, а наоборот, в одно мгновение возвращает к жизни.
— Остин… ты здесь? — изумлённо выдыхаю я, боясь даже моргнуть, чтобы, не дай бог, не понять, что он — всего лишь сновиденье.