На пути в Итаку

Гуляя по лабиринту тамошней гораздо более просторной и такой же запутанной (для меня) Медины, как и в Сусе, я быстро потерял ориентацию. Мне нравилось чувствовать себя заблудившимся в плетении коридоров-улиц, с неожиданными тупиками, перекрестками и крохотными площадями, с местными, на советские столовые похожими, кофейнями, нравилось сидеть на деревянном расшатанном стуле за единственным вынесенным, из помещения на тротуар столом на абсолютно пустой площади-перекресточке, наблюдать за велосипедистом и слушать резиновый шорох его колес, за девочкой, толкающей инвалидную коляску с дедушкой, и другими редкими прохожими. Нравилось все это, но расслабиться мешала мысль, что я не знаю часа, когда начнется, не знаю своего местоположения по отношению к мечети. Я боялся опоздать. И зря. За полчаса до начала я увидел, как появляются на улицах мужчины и женщины в праздничных джаляби. И я просто пошел вслед, стараясь не упустить из виду очередного поводыря, и минут через десять я уже был в потоке людей. Мы вышли на прямую, уже знакомую мне улочку, выводящую в город. Она заканчивалась длинной и могучей, похожей на крепостную стеной мечети с одной стороны и рядом магазинчиков и сувенирных лавок, обустроенных на длинной террасе, — с другой. Терраса спускалась на улицу тремя высоченными ступенями. Перед этими ступенями напротив главного входа в мечеть стояли переносные торговые лотки и тележки. Товар на них уже был накрыт марлей, торговцы расселись на ступенях повыше. Я тоже выбрал себе место на этих же ступенях. Передо мной внизу клубилась толпа — мужчины в черных и белых джаляби и просто в темных пиджаках и белых рубахах. За спиной же у нас, сидящих на ступенях террасы, по верху, над улицей, проходили женщины — они шли к дальнему входу в мечеть. Их джаляби, в отличие от мужских, были разноцветными — палевыми, коричневатыми, зеленоватыми и проч. — с накидками, платочками и так далее. Они проходили отдельно от толпы. Хозяевами же на этой улице были мужчины. Они здоровались торжественно и радостно, прикладываясь щеками друг к другу.

Не понимая ни слова, я просто впитывал атмосферу праздника общегородского, а по ощущению — деревенского праздника. Здесь были не только и не столько, как почему-то мне ожидалось, старики. Основной состав прихожан составляли мужчины от тридцати до сорока. Это не наш Малоярославецкий храм с двумя десятками бабушек и несколькими молодыми мамашами, принесшими крестить младенчиков. Сход к молитве был как бы отдельным действом. Общегородской мужской тусовкой. Правоверные приходили пешком, приезжали на мотороллерах, на велосипедах. Велосипеды и мопеды уже в три слоя покрыли вытянутое метров на триста подножье стены мечети. Пришедшие окликали друг друга, здоровались, обнимались. Раздвигая толпу, прошел красавец-негр в ослепительно белом джаляби с толпой охранников, сзади медленно проталкивался его черный «Мерседес». Они прошли мимо дверей мечети, куда-то в глубь Медины, но через несколько минут негр вернулся, сопровождаемый уже только двумя арабами-охранниками — бугры от пистолетов на их темно-серых костюмах уже опали.

Перед входом в мечеть толпа ожидающих, когда передние разуются. Внутри двора мечети — я вижу это через головы в проеме дверей-ворот — черно от сидящих на циновках мужчин. Свободных мест не видно.

Улица по-прежнему забита людьми, но я вижу, как сидящие внутри разом приподнимаются и встают на колени. Из громкоговорителей над улицей раздается голос читающего суру. Молитва началась. Становится тихо. Мальчики, крутившиеся вокруг меня («Месье — профессор? Профессор, да?»), затихают. Я закрываю свою книжку, куда записывал происходящее. Вынуть из рюкзачка фотоаппарат и видеокамеру не осмелился.

Голос читающего суру заполняет улицу. Он собирает всех пришедших как бы в одно тело. Возникает ощущение почти физического присутствия этого тела. Сидящие в мечети на коленях разом сгибаются, касаясь лбом пола, выпрямляются и снова склоняются. Голос вдруг затихает, секунда тишины и неподвижности, и слышен как бы выдох — одновременный из тысяч грудей — какого-то слова. И снова взмывает голос ведущего, руки разом сверху вниз — умывают лица, толпа, стоящая на коленях, падает вперед, я вижу выгнутые спины. Выпрямились, замерли.

Молитва длится. Состояние завороженности, возникшее в начале службы, ослабевает. И не только у меня. Торговцы вокруг тихо переговариваются, мальчики отбежали подальше к улице, слышны их голоса. Хочется курить, и я спрашиваю у молодого араба, сидящего рядом: «Вот эти шопы у нас за спиной все клоуз?» — «Проблем?» — «Нет, просто покурить хочется, а здесь неловко, никто же не курит». «Да, — кивает он и улыбается. — Пойдем».