Читаем На пути в Итаку полностью

…Вокруг меня школьники и студенты, то ли как самые мобильные, то ли просто страна такая молодая — пригородные автобусы и электрички почти всегда забиты здесь молодежью. И я, втиснувшийся в их толпу, гляжу как бы снаружи, издали, отмечая типы лиц, прически, одежду, жесты, позы. Но, слава богу, это недолго. Потому как воротит меня от протокольной наблюдательности путешественника. Как одеты? Да никак! Обыкновенно. Как в Москве, в Барселоне, в Малоярославце — куртки, джинсы, рубахи, блузки, в руках папки или сумки. На самом деле мне другое нужно — просто стоять в этом сумрачном от черноволосых голов вагоне, ощущая ногами железную дрожь рельсов под полом. И нежить глаз аристократической утонченностью арабских лиц. Темнотой смуглых девичьих лиц, тревожащих (притягивающих, завораживающих) взгляд жаром оставшегося в их коже полуденного солнца, жаром стремительного тока молодой крови. Это почти сокровенное — не для чужих (моих) глаз — действо: пугливое движение зрачка по глазному яблоку, внезапная улыбка, обнажающая снежную белизну зубов над влажными розовыми деснами; быстрый язычок проводит по верхней губе, нервные пальцы теребят ткань на рукаве блузки, и я очень хорошо сейчас понимаю, почему ислам предписывает женщинам закрывать лица. Я перевожу взгляд на подростков, висящих в открытых дверях вагона, — такое у них развлечение: раздвинув руками створки дверей, зависнуть над проносящейся с грохотом землей; бесноватая забава не кажется мне бессмысленной — как иначе избыть им дрожь от присутствия за спиной сверстниц? Бьются на ветру стриженые черные волосы, напряжены цепкие, сухие, пока еще без намека на бицепсы руки, удерживающие на весу их тела. Ну а мне, громоздкому, костлявому иностранцу, светящему в вагоне лысиной и седыми висками, остается только воровато косить глазом в сторону этого горячечного клокотания жизни и радостно удивляться неожиданной остроте проживания явленного мне мира. К перечисленным приметам коего необходимо добавить достающимися мне осколками — в просветах между распущенными и собранными на девичьих затылках волосами, между бугристыми плечами стоящих мужчин и морщинистыми щеками и шеями сидящих спиной к окнам стариков — маслянистый блеск синего залива снаружи с парящими силуэтами тяжелых судов и сияние оранжевой солнечной пыли на горизонте, в котором тонет близкая совсем гора, как будто сошедшая с картины Марке.

Да ради таких переживаний я и в Карфаген поеду.

…Но все это будет на обратном пути. Пока же я сижу в такси. Залив остался позади. Мы въехали в какой-то бесконечный, из множества слившихся городков состоящий, дачный пригород, минут двадцать уже гоним по шоссе под высокими пышными деревьями мимо вилл за оградами, мимо небольших площадей с магазинчиками и уличными кафе. Туристских отелей почти не видно. Справа в прострелах улиц мелькает близкое море. Оно здесь сине-дымное. Туманное. И нужно бы расслабиться, отвлечься от своей «карфагенской дури» и просто смаковать пейзаж ухоженного истомного средиземноморского побережья — ведь ясно же, что без поводыря Карфаген здесь мне не найти. Шофер, которому я показал страницу путеводителя с картой и фотографией каких-то двух колонн на фоне моря, как-то уж очень неопределенно улыбался и кивал головой.

Да и вообще, что может быть глупее и претенциознее, чем ехать смотреть город, о котором, кроме фразы «Карфаген должен быть разрушен», ты не знаешь ничего.

3

Скажу сразу, Карфаген я увидел.

Ситуация оказалась гораздо жестче и выразительнее, чем ожидалось.

Машина моя свернула с шоссе направо, проехалась по тихой улочке в сторону совсем уже близкого моря и, неожиданно развернувшись, остановилась у высокой решетки, что-то ограждающей. Шофер сказал мне (по-французски): «Все, командир, приехали. Вот тебе твой Карфаген».

Я вышел. За оградой небольшой парк. Ворота. Кассы. Билетер. Я все проделал и вступил на территорию. Несколько коротких аллей под пальмами. Справа, ближе к морю, открытое пространство. Мне, по-видимому, туда. Я прошел аллею и вышел на площадку. Ухоженный пустырь. Похоже на сад камней. На земле разложены античные окаменелости — фрагменты скульптур, каменных барельефов, колонн, надгробий. Стоят объясняющие таблички. Между ними дорожки для гуляния. По дорожкам гуляют. Слева в неглубоком котловане остатки грузных строений, образующих что-то вроде пещерного города. Над ними торчат две колонны, те самые, из моего путеводителя, но не такие, впрочем, эффектные сейчас, как на фотографии.

Все.

Вот это небольшое собрание археологического мусора, разложенного под открытым небом, плюс спекшаяся в тяжелые каменные глыбы кладка в котловане и есть античный Карфаген.

Ну и еще за спиной у меня, в аллеях — я потом их посмотрел, — огороженные остатки фундаментов и столбики надгробий.

Перейти на страницу:

Все книги серии Письма русского путешественника

Мозаика малых дел
Мозаика малых дел

Жанр путевых заметок – своего рода оптический тест. В описании разных людей одно и то же событие, место, город, страна нередко лишены общих примет. Угол зрения своей неповторимостью подобен отпечаткам пальцев или подвижной диафрагме глаза: позволяет безошибочно идентифицировать личность. «Мозаика малых дел» – дневник, который автор вел с 27 февраля по 23 апреля 2015 года, находясь в Париже, Петербурге, Москве. И увиденное им могло быть увидено только им – будь то памятник Иосифу Бродскому на бульваре Сен-Жермен, цветочный снегопад на Москворецком мосту или отличие московского таджика с метлой от питерского. Уже сорок пять лет, как автор пишет на языке – ином, нежели слышит в повседневной жизни: на улице, на работе, в семье. В этой книге языковая стихия, мир прямой речи, голосá, доносящиеся извне, вновь сливаются с внутренним голосом автора. Профессиональный скрипач, выпускник Ленинградской консерватории. Работал в симфонических оркестрах Ленинграда, Иерусалима, Ганновера. В эмиграции с 1973 года. Автор книг «Замкнутые миры доктора Прайса», «Фашизм и наоборот», «Суббота навсегда», «Прайс», «Чародеи со скрипками», «Арена ХХ» и др. Живет в Берлине.

Леонид Моисеевич Гиршович

Документальная литература / Прочая документальная литература / Документальное
Фердинанд, или Новый Радищев
Фердинанд, или Новый Радищев

Кем бы ни был загадочный автор, скрывшийся под псевдонимом Я. М. Сенькин, ему удалось создать поистине гремучую смесь: в небольшом тексте оказались соединены остроумная фальсификация, исторический трактат и взрывная, темпераментная проза, учитывающая всю традицию русских литературных путешествий от «Писем русского путешественника» H. M. Карамзина до поэмы Вен. Ерофеева «Москва-Петушки». Описание путешествия на автомобиле по Псковской области сопровождается фантасмагорическими подробностями современной деревенской жизни, которая предстает перед читателями как мир, населенный сказочными существами.Однако сказка Сенькина переходит в жесткую сатиру, а сатира приобретает историософский смысл. У автора — зоркий глаз историка, видящий в деревенском макабре навязчивое влияние давно прошедших, но никогда не кончающихся в России эпох.

Я. М. Сенькин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза