На рубежах Среднерусья

— Выгрузили нас в Борисоглебске, отмаршировали в ближние леса. В них когда-то формировалась дивизия, и мы расположились в ее землянках. Растопили печурки, нагрели землянки, и пошла сносная жизнь, особенно после того, как начало поступать пополнение. Но уже не то, что в Омске. Многие в годах и пожилые, к сорока. Когда дивизия стала походить на дивизию, нас перебросили в калининские леса и болота, недалеко от города Андреаполя. Весной там нас чуть комары не сожрали. Здесь вот передохнули от них. А что дальше, не знаем — обороняться или наступать

— Из прежних знакомых много осталось или вернулось в дивизию?

— Даже в штабе дивизии не больше десяти человек. Трое из них сбежали из госпиталей и примчались в родную дивизию. Наш генерал принял их, начальник штаба написал куда надо, чтобы не считали дезертирами. Один вот ради Маши.

— И как ты, Маша?

— За неделю один раз встретились. Он же на строительстве дорог. А начнутся бои… командиры рот, знаешь, командуют не более двух недель. За это время или полуживые к нам, или…

Казалось бы, за благоразумие Машу можно было осудить, подруги только пригнули головы. Какое счастье от короткой любви? Одна-две встречи, его заверения любить вечно, но вечность на фронте короче заячьего хвоста. Поддашься его просьбам и лобзаниям… в лучшем случае окажешься соломенной вдовой, а вернешься домой с плодом любви — проходу не будут давать: обзавелась пацаном, чтобы убежать с фронта!

— А мне!.. — обхватив колени руками, произнесла дурнушка Гуля. — Полюби меня пригоженький солдатик или сержант, на все бы пошла.

— На все идти, Гуля, — горе хватить.

— Да, ты такая красивая, а я коротышка.

— Но добрая, отзывчивая. Как тебя любят раненые!

— Любят, любят, а потом раз, и они на передовой. А там… Пехотинцы — самые несчастные солдаты.

— Несчастненького и выбери. Пиши ему письма, желай надежды, и он отзовется.

— Николай Васильевич именно так отозвался на твою любовь?

— Наш путь к любви прошел через три его ранения. От последнего он еще не совсем оправился.

— Он что, женился на тебе из благодарности?

— Даже если бы и так… Я его полюбила в семнадцать, сейчас мне за двадцать. После блокады встретились у его родных…

— А дальше?

— Долго рассказывать…

— Но это так интересно!

— В следующий раз, девочки.

— А в любви он тебе признался? Когда служил в дивизии, вроде бы не очень приударял за тобой.

— Когда человек любит — видно, и слова признания необязательны.

— И все же, как вы стали мужем и женой?

— Ну, Гулечка, это сугубо личное.

— Ну, что тебе стоит…

В свои неполные восемнадцать Гуля так жаждала любви, что отказать ей было невозможно. Но любовь Николая так мало походила на юные представления о ней, что Тома не сразу решилась сказать то малое, что могло показаться интересным для Гули и девушек.

— Я так понимаю, Гуля, любовь у всех разная, у нас она проходила внешне прозаически. Я ждала, когда Николай освободится от чувств к моей двоюродной сестре, затем от привязанности к жене. Он год не писал домой, и она, посчитав его погибшим, вышла замуж за инвалида войны.

— Вот стерва!

— Ну, зачем же так… Она хотела родить сына и назвать его именем Николая.

— Ну, это куда ни шло.

— А признание в любви без слова «люблю» произошло в Первомай. Это спустя полгода после ранения Николая.

— Иначе — любовь из благодарности за твое терпение и уход за ним?

— Для меня это не имело значения. Главное — я любила его и дождалась ответной любви.

— Но с хромым ни потанцевать, ни подурачиться.

— Ему сшили специальный сапог, хромота стала не так заметна. К концу войны нога, надеюсь, срастется крепко, и мы станцуем. Танцевать он умел. Ну, может быть, не сможет венский вальс, а медленный фокстрот — непременно.

— Уже что-то…

— Надежда всегда должна покалывать сердце, иначе любовь угаснет. Но, думаю, до конца войны танцевать будет негде.

— Ну, был бы кавалер, и на пяточке можно покружиться.

Чем больше девушки говорили о будущем, тем грустнее становились глаза многих. Когда началась война, у одних любимые уже служили год и два, у других — отняла война. А сколько осталось за линией фронта, так и не успев надеть солдатскую форму! А что будет, когда окончится война? Многим из девушек отстукает за двадцать пять. Пигалицы зачислят их в старухи и по праву молодых будут отбивать у них немногих, вернувшихся с войны.

Иные появятся в городах и деревнях победителями. Уже сейчас, особенно сталинградцы, грудь держат колесом, пристают так, будто фронтовички обязаны покоряться им лишь потому, что он обзавелся медалью «За оборону Сталинграда», а тем более орденом. Таких девушки не жаловали и давали от ворот поворот. Да, в плотном мужском окружении девушкам-фронтовичкам жилось нелегко. Многие все же соблюдали запрет на любовь, особенно в частях, где девушек было большинство, — в зенитных дивизионах и батальонах связи.