На руинах

— Разум может быть как дружелюбным, так и враждебным, возможно они преследуют свои цели — ведь не все люди погибают. У Рустэма Гаджиева, например, произошло стойкое изменение личности, но он до сих пор жив и сделал все, чтобы осложнить нашу работу. Халида погибла именно тогда, когда нам оставалось всего ничего, чтобы получить сыворотку, делающую организм устойчивым к воздействию приона. Мне постоянно снится Таня и предупреждает об опасности — так будто кто-то пытается воздействовать на мое подсознание.

От последних его слов Петр Эрнестович действительно разволновался.

— Это только воспоминание, Сережа, — встревожено произнес он, — оно вызвано постигшими нас несчастьями. Ты одолжен сходить к невропатологу, я просто настаиваю на этом.

Сергей поднял руку, останавливая брата.

— Подожди, Петя, я еще не все сказал! Не знаю, насколько еще меня хватит, знаю только, что мне нужна помощь — ты должен добиться финансирования продолжения работы по получению сыворотки в нашей лаборатории. Если же…если меня не станет, работа должна быть в любом случае завершена. В дальнейшем, вероятно, следует поставить вопрос о вакцинации всех, кто зафиксирован, как носитель bacteria sapiens. Кроме тебя мне в этом больше никто не поможет.

— Думаю, мы это еще обсудим, а пока я требую, чтобы ты прошел всестороннее обследование, — строгим тоном ответил академик Муромцев, а про себя подумал:

«После праздников, загляну в министерство — пока я в Москве, надо добиться финансирования Сережкиной работы, для него это станет хоть каким-то, да облегчением. В конце, концов, ни от кого ничего не убудет — сейчас постоянно выделяются деньги на такие безграмотные исследования, что диву даешься. Сегодня-завтра мы с Сережей обдумаем, как грамотно сформулировать задачу, а навстречу мне, я уверен, пойдут».

Он хотел поделиться с братом своими размышлениями, но не успел, потому что зазвонил стоявший на столе телефон. Дежурная спросила:

— Петр Эрнестович, к вам пришел Анатолий Суханов, могу я его пропустить?

— Анатолий Суханов? — повторил академик Муромцев, в недоумении взглянув на брата.

Сергей удивленно пожал плечами и пояснил:

— Это Толя, муж Лизы. Странно, зачем он пришел?

— Да, конечно, пропустите, пожалуйста, — ответил в трубку Петр Эрнестович.

Переступив порог, Толя нерешительно остановился, и по лицу его ясно было видно, что он нервничает.

— С праздником вас, Петр Эрнестович, — глаза юноши упорно смотрели в пол.

— Спасибо, Толя, рад увидеться, а то заходил к вам сегодня, а вас не было. Присаживайтесь. Коньячку вам налить?

— Нет, спасибо большое. Петр Эрнестович, — Толя шагнул вперед, придвинул к столу стоявший у стены стул и опустился на краешек сидения, — вы не будете возражать, если я задам вам несколько вопросов? Это связано с… Дианой. Видите ли, я решил сам заняться этим делом, и недавно всплыли новые обстоятельства.

Лица обоих Муромцевых стали серьезными. Больше всего в эту минуту Толе хотелось, чтобы академик послал его к черту, сказав что-нибудь вроде «А кто ты, собственно, такой, чтобы я тебе отвечал? Вызовет следователь — с ним и буду разговаривать». Но Петр Эрнестович надел очки, внимательно посмотрел на паренька и сочувственно вздохнул.

— Конечно, Толя, я отвечу на все ваши вопросы. Что вы хотите знать?

— Возможно, мой вопрос вас удивит. Что вы делали в день убийства Дианы, вы можете сейчас вспомнить? И на следующий день?

— Гм, давайте попробуем восстановить события. Я хорошо помню тот день, когда нам позвонили из Москвы и обо всем сообщили — знаете, такое врезается в память. Накануне… да, накануне я с утра до вечера был в институте — приезжала делегация из Берлина. Домой приехал поздно, ответил на несколько звонков и лег спать, принял пару таблеток — знаете, бессонница. Утром проснулся в девятом часу, Сергей и Халида собирались на работу, а мальчики в школу. Они ушли, потом пришел Женя.

— Откуда пришел?

— Гм. Откуда. Дело в том, что у моего сына есть дама сердца, у которой он иногда проводит время.

— Накануне он тоже был у нее?

— Дайте вспомнить. Да, он провел у нее дня два, я это точно сейчас вспомнил. Видите ли, накануне вечером звонил его научный руководитель — искал Женю. Он сильно нервничал, потому что Жене нужно было отчитываться на ученом совете, а я не знал телефона этой дамы и не мог ничем ему помочь.

— А ее саму, эту даму, вы знаете?

— Только со слов Евгения. Мне даже кажется, что у моего сына несколько…гм… подруг.

— Значит, вы не можете подтвердить, что в момент убийства Дианы Лузгиной ваш сын был в Ленинграде?

Петр Эрнестович внезапно встревожился.

— Я не понимаю, к чему подобный вопрос, молодой человек?

И Толя вдруг почувствовал, что не в силах играть в кошки-мышки с сидевшим перед ним пожилым и очень хорошим человеком. Он вытащил из кармана признание Жени и протянул его Муромцеву-старшему.

— Прочитайте, мне передали это сегодня днем.

— Что это? «Я, Евгений Муромцев, признаю, что…»

Листок бумаги выпал из пальцев академика, лицо его посерело.

— Петя, в чем дело? — закричал Сергей, перехватывая у него бумагу.