На руинах

Он торопливо похлопал себя по карману в поисках очечника, не найдя, стащил у брата с носа очки и, нацепив их, начал читать.

— Лиза потребовала, чтобы я показал это вам перед тем, как отдать следователю, — сказал Толя, — она считает, что я не имею права делать это за вашей спиной.

— Петя, успокойся, — торопливо говорил Сергей, которого больше всего сейчас волновало состояние брата, — это самооговор. Петя, ничего еще не доказано. Самооговор в результате нервного срыва перед защитой диссертации. Где Женя? — повернувшись к Толе, резко спросил он. — Он арестован?

— Похоже, что он скрылся.

— Зачем тогда ему было писать признание? Возможно, его принудили себя оклеветать.

— Имеются и другие улики — результаты экспертизы, показания человека, видевшего его с Дианой. Хотя я не отрицаю, что признался он, скорей всего, под принуждением.

— Тогда это признание не имеет никакой юридической силы, вину моего племянника вам придется доказывать по закону.

С трудом приподняв руку, Петр Эрнестович остановил брата.

— Нет, Сережа, это правда, я чувствовал. Так вот, почему он так странно себя вел все это время! Мой сын…

— Петя, мы пригласим опытного адвоката, он сможет помочь.

— Чем тут можно помочь, Сережа! Погибла девочка, а мой сын…убийца.

Он умолк, голова его странно откинулась назад, взгляд застыл.

— Петя! — в отчаянии бросаясь к нему, закричал Сергей. — Не умирай, пожалуйста!

Уложив брата на пол, он ритмично давил ему на грудную клетку, пытаясь заставить биться остановившееся сердце, а Толя в это время кричал в телефонную трубку:

— Дежурная, вызовите «Скорую»! Доктора в номер академика Муромцева!

Глава двадцать седьмая

На Московском вокзале к кассам было не подойти, очереди причудливо изгибались, закручивались спиралями, иногда пересекались и путались, от чего между возбужденными и усталыми людьми вспыхивали перебранки.

— В кассе брони всегда билетов десять есть, я могу позвонить, — начал было Женя Муромцев и тут же осекся, вспомнив, что находится теперь вне сферы отцовского влияния.

— Ты уже никуда не можешь позвонить, — зло буркнул Вася (Зойка по дороге вкратце объяснила приятелям, почему их новый компаньон находится в бегах), — разве что ментам, чтобы приехали и забрали. Только это уже без нас, пожалуйста.

У кассы брони, где за двадцать минут до отхода поезда начинали продавать невостребованные билеты, стояла огромная толпа. Желающих уехать в Тбилиси было человек сорок, Зойка покрутилась рядом и приметила толстого мужчину средних лет с солидным портфелем — армянина или, может быть, грузина, — стоявшего пятым или шестым. Дождавшись, пока он отойдет покурить, она подкатила к нему сбоку и легонько подергала за рукав.

— Ой, извините, вы не могли бы мне помочь? Очень-очень надо!

Армянин или грузин недовольно обернулся в ее сторону, и хмурое лицо его прямо на глазах начало расплываться улыбкой.

— И как же я могу тебе помочь, красавица?

— Вы в кассе брони на Тбилиси близко стоите, да? Пропустите меня, а?

Нахальство, конечно, невиданное, он немного даже смутился и развел руками.

— Как же я тебя пропущу, дорогая? Нехорошо это, некрасиво — там очередь, люди давно стоят, долго ждут, ругаться будут.

— Не-а! — Зойка очаровательно замотала головой и затараторила: — Не будут, спорим? Давайте, как будто я впереди вас стояла и отходила. Я подойду, спрошу: «Я здесь стояла?». А вы скажете: «Да, впереди меня», как будто мы совсем незнакомы. Тогда ругаться никто не будет — ругаются, если только своих знакомых впереди ставят. Я к вам подойду — вот так, смотрите, — и она разыграла пантомиму, грациозными движениями лица и тела изображая сцену своего внедрения в очередь.

Армянин или грузин смотрел, как завороженный, и глаза его масляно блестели.

— Ты тоже в Тбилиси едешь? — спросил он, раздвинув рот в златозубой улыбке.

— Ага, к мужу. Если билет достану, мы с вами вместе поедем, — она кокетливо повела глазами.

— Так ты уже замужем? — голос его стал вкрадчив.

— Ага, у меня муж в Тбилиси служит, я даже отгулы взяла — на праздники к нему съездить. Ой, я так Тбилиси хочу посмотреть — жуть! Жалко только, мужу отпуск надолго не дают, придется одной везде ходить.

— Зачем же одной ходить? — взгляд мужчины при этих словах заискрился, Зойка легонько, словно счищая грязь, погладила его по животу.

— Ой, у вас тут чего-то налипло. Так я к вам в очередь подхожу, ладно?

Полностью очарованный, он совсем расслабился и, не в силах ей противостоять, позволил внедриться в очередь. В результате сам же и был наказан — Зойка взяла четыре последних билета на тбилисский поезд, уходящий в ноль тридцать, и упорхнула от вновь испеченного воздыхателя, оставив его с носом.

В купе было чисто, но белье проводница принесла такое вонючее, что Женя не выдержал.

— Извините, это белье случайно не в уборной полоскали, что так пахнет?

— И ничего особенно не пахнет, это от отбеливателя с хлоркой запах! А что хотите, порошка в прачечных нет, они в отбеливателе и кипятят. Лучше, если вам вообще нестиранное дадут?

— Хорошо, заберите ваше белье, мы уж как-нибудь так доедем.