На сибирских ветрах. Всегда тринадцать

Окно светилось. На утоптанную землю двора оно отбрасывало узкую полосу, и, шагая по этой полосе, как по дорожке, сопровождаемый Порцеробом и Костюченко, Дезерт подошел к дверям флигелька.

Постучал Костюченко, но первым, войдя, заговорил Порцероб:

— Дорогой Николо! Извините, что беспокоим вас в позднее время. С нами гость. Он выразил желание...

При этих словах Порцероб отступил в сторону, и теперь ничто не мешало встрече Пьера-Луи Дезерта и Николо Казарини.

Он оказался не только старым, но и дряхлым, более дряхлым, чем того ожидал Дезерт, — этот некогда веселый, независимый жокей. Настолько дряхлым, что, казалось, жизнь вовсе покинула иссохшее тело — вернее, не тело, не плоть, а какой-то до ненадежности ломкий и хрупкий каркас.

Та волна, что недавно, каких-нибудь четверть часа назад, прилила к груди Дезерта, — сейчас как бы вызвала ответную, исполненную все более ожесточающего раздражения. Ни сочувствия, ни сожаления Дезерт не испытал, взирая на недвижимые человеческие развалины. Только досаду: «Слишком поздно. Теперь уже бесполезна, бессмысленна встреча!»

Но именно в тот момент, когда Дезерт подумал об этом, Казарини приподнял голову и открыл глаза. Взгляд их был сначала отсутствующим, затуманенным, но постепенно, подчиняясь внутренней прибывающей силе, обрел не только ясность, но и вопросительность, все более требовательную вопросительность. «Говори же, зачем ты пришел? — спрашивали глаза. — Что же ты медлишь? Говори!»

Дезерт оглянулся на своих провожатых: он явно не хотел завязывать беседу в присутствии третьих лиц.

Костюченко догадался.

— А нас ведь ждут, Игнатий Ричардович! — сказал он Порцеробу. — Я пытался урезонить товарищей артистов: мол, для деловых разговоров час неподходящий. Какое там! Ждут!

— Что ж, я охотно, — понимающе откликнулся Порцероб. И, с трудом подбирая слова, обратился к Дезерту: — Вы позволите оставить вас на некоторое время?

Дезерт ответил наклоном головы. Когда же дверь снаружи закрылась и замолкли шаги на дворе, начал негромко, но раздельно:

— Возможно, мое появление удивляет вас, синьор Николо?

— Нисколько, синьор. Я знал, что вы приехали.

— Вряд ли, однако, могли предположить, что я...

— Нет, синьор, Я догадывался, что вы меня навестите.

Тень скользнула по лицу Дезерта. Он привык к тому, чтобы все происходило именно так, только так и не иначе, как он задумал. И чтобы последнее слово также принадлежало только ему, ему одному.

— Действительно, я выразил желание увидеть вас. Вы не забыли, при каких обстоятельствах происходила последняя наша встреча?

Глаза (только глаза) ответили: «Помню!»

— В тот день мой отец не поладил с вами...

Глаза (только глаза) снова подтвердили: «Помню!»

— И еще, синьор Николо, — все на той же бесстрастной и почти металлической ноте продолжал Дезерт. — Возможно, вы помните и те прощальные слова, что сказали мне в тот день. Вы посоветовали мне уйти из цирка, к которому, как утверждали, я не имею настоящего призвания. Подумать только, что было бы со мной, послушайся я вашего опрометчивого совета!

И опять, прервав непривычно долгую для него речь, Дезерт повстречался с глазами Казарини: от недавней мутной пелены в них малейшего следа не оставалось — только живое, очень живое и пытливое внимание.

— Так слушайте же меня, синьор Николо, — продолжал Дезерт, возвысив голос. — Я рад, что судьба дала мне возможность еще раз встретиться с вами. Слушайте же, что я теперь скажу!.. Я не ушел из цирка. Не только остался в нем, но и подчинил его себе. Я создал предприятие, агентство, которое на цирковом международном рынке является сильнейшим. Редкий артист не находится от меня в зависимости. Артист, жена, дети, самые малые дети, даже те, что еще мирно спят на материнских руках, — все они одинаково зависят от меня. О, если я не продлю ангажемент — это улица, голодная улица. Подпись моя на ангажементе — это хлеб, это жизнь!.. Теперь понимаете, синьор Николо, как жестоко вы тогда ошибались? Но я не собираюсь упрекать. Это было очень давно. И вы с тех пор состарились, и я... Но я разбогател. Я вернул состояние, нарушенное отцом. И не забыл, как вы однажды пришли мне на помощь. Услуга требует вознаграждения. Я готов расплатиться с вами!

На этот раз Николо Казарини не только шевельнулся, но и чуть приподнялся в кресле. Подзывая Дезерта ближе, сделал рукою знак.

— Да, я желаю расплатиться! — повторил Дезерт (вот она — долгожданная минута!).

В ответ послышался глуховатый, надтреснутый старческий голос:

— Пьер-Луи, Пьер-Луи! Подойди еще ближе... И это все, что ты хотел мне сказать? Все, чем можешь похвалиться?

Таким был разговор во флигельке. Что же касается деликатно удалившегося Игнатия Ричардовича Порцероба — действительно, он обнаружил, что его за кулисами ждет почти вся труппа. И простер к артистам руки:

— Спасибо, друзья! Чудесно выступили! Если бы я имел возможность поделиться своими впечатлениями...

— В начале будущей недели у нас производственное совещание, разбор программы, — сказал Костюченко.

— Увы, увы! Завтра же должен вернуться в Москву. Однако, независимо от этого, еще и еще раз спасибо, друзья!