На службе зла

Сам Штырь был родом из Кэннинг-Тауна, но в Уайтчепеле у него жили двоюродные братья, которые лет двадцать назад ввязались в войну с конкурирующей бандой. Штырь вписался за своих и в результате оказался в канаве на краю Фулборн-стрит, истекая кровью от глубокой резаной раны, которая до сих пор напоминала о себе уродливым шрамом через всю щеку. В той канаве и нашла его Леда Страйк, которая поздно вечером выбежала за папиросной бумагой для косяков. Мальчишка, ровесник ее сына, валялся в луже крови – Леда не смогла пройти мимо. Ее не остановило, что он сжимал в кулаке окровавленный нож, грязно ругался и явно был под кайфом. Штыря промокнули от крови и успокоили такими словами, какие он слышал только от матери, которую потерял восьмилетним пацаном. Когда же он запретил чужой тетке вызывать «скорую», чтобы на него не донесли копам (ножик Штыря только что пропорол бедро нападавшего), Леда приняла единственно возможное, на ее взгляд, решение: довела мальчишку до сквота и сама оказала ему помощь. Нарезав тонкими полосками лейкопластырь, она неловко соединила, как стежками, края раны, приготовила какую-то неаппетитную болтушку из подобия сигаретного пепла и отправила своего озадаченного сына на поиски матраса, чтобы устроить Штыря на ночлег. С самого начала Леда относилась к Штырю как к блудному родному племяннику, и он отвечал ей восхищением, какое можно найти только у мальчишки с поломанной судьбой, хранящего память о любящей матери. После того как Штырь оклемался и встал на ноги, он не раз пользовался искренним приглашением Леды забегать к ним в любое время. С Ледой он мог разговаривать по душам, как ни с кем другим, и был, наверное, единственным, кто не видел в ней ни единого порока. Страйк и сам чтил мать, но Штырь пошел в своем уважении еще дальше. Этих двух мальчишек, столь непохожих, объединяло и нечто другое: молчаливая, жгучая ненависть к Уиттекеру, который исходил желчью при виде нового подопечного Леды, но боялся измываться над ним, как над Страйком. По убеждению Страйка, Уиттекер заметил у Штыря то же свойство, которое видел в себе: отсутствие тормозов. Уиттекер трезво рассудил, что подросток-пасынок, может, и желает ему смерти, но всегда будет действовать с оглядкой на мать, на закон и на свою дальнейшую судьбу. А Штыря не тяготили моральные принципы, и его возвращения в их неблагополучную семью хотя бы на время пресекали все возрастающую агрессивность Уиттекера. Более того, именно благодаря частым появлениям Штыря в сквоте Страйк решил, что может ехать учиться. При расставании со Штырем у него не хватило духу выразить свои опасения словами, но тот все понял. «Не парься, Бунзен, братишка. Не парься».

Однако Штырь не мог охранять Леду день и ночь. Когда он в очередной раз отправился по своим наркокурьерским делам, Леды не стало. Страйк на всю жизнь запомнил, как горевал его названый брат, как терзался чувством вины и не мог сдержать слез. Пока он в Кентиш-Тауне выторговывал лучшую цену за кило чистейшего боливийского кокаина, тело Леды Страйк медленно остывало на грязном тюфяке. Вскрытие показало, что она перестала дышать за шесть часов до того, как соседи по сквоту, решив, что красотка заспалась, начали ее тормошить.

Как и Страйк, Штырь с самого начала был убежден, что ее убил Уиттекер; горе его было столь неистово, а желание мгновенного возмездия столь неудержимо, что Уиттекер, наверное, благодарил судьбу, оказавшись на скамье подсудимых, а иначе Штырь придушил бы его голыми руками. Судья неосмотрительно предоставил слово Штырю, чтобы тот дал характеристику по-матерински заботливой женщине, никогда не прикасавшейся к героину, а Штырь заорал: «Этот сучара ее кончил!» – и попытался перелезть через барьер, отделявший Уиттекера, но тут же был скручен и бесцеремонно вышвырнут из зала.

Сознательно отогнав эти воспоминания, которые не стали лучше пахнуть после нового перетряхивания, Страйк отхлебнул горячего чая и в который раз проверил мобильный. От Робин – ничего.

19

Workshop of the Telescopes

[36]