На суровом склоне

«Удивляешься выносливости рабочих. Приходится, например, длинным ломом прочищать «летку», то есть отверстие, откуда вытекает чугун или шлак, когда в тебя дует раскаленный воздух с искрами и пеплом. Не знаю, как рабочие выносят это, когда даже в трех шагах чувствуешь нестерпимый жар. Меня еще, как лукавый, соблазняет работа разведочная, геологическая. Поэтому я не знаю, ехать ли мне в будущем году на завод или стараться попасть в Сибирь, конечно, не на крыльях архангельских, а добровольно, на короткое время, на геологическую разведку, экскурсию».

Антону Костюшко пока что счастливо удается не попадать в тень этих довольно мощных, к сожалению, крыльев.

Что касается девятнадцати рублей, то выяснилось, что в большом городе со множеством соблазнов это не такая уж крупная сумма. Форму побоку! Необязательно иметь вид этакого студиозуса в новенькой, с иголочки, фуражке. Сойдет и старое пальто, воротник на нем чуть-чуть только облез. Отпечатанные лекции покупать незачем: Максим Луковец обещал одолжить свои.

В общем, деньги Антон проедал. Аппетит появился прямо-таки волчий! Видно, сказалась самарская голодовка. А тут на каждом шагу вдоль широких улиц кухмистерские, трактиры, заведения одно другого завлекательнее! На рабочих окраинах Екатеринослава около гигантов-заводов, как грибные семейства у подножия могучего дерева, торчат бревенчатые срубы скромных чайных и трактиров. Среди них, щеголем в толпе побирушек, стоит двухэтажный деревянный дом трактира «Гранада».

Так именуют его только по привычке: не так давно владелец «Гранады», бог знает по каким причинам, — кажется, какие-то махинации со страховкой, — продал дом Обществу трезвости. Филантропки из «Трезвости», дамы деятельные и предприимчивые, в короткий срок из дома вместе с экзотическим названием изгнали «монопольку». Отремонтировали скромное «зало», вместо дремучих мужиков-половых, с раскидистыми бородами, с трауром под ногтями, наняли молодых девушек, щеголяющих в туго накрахмаленных ситцевых платьях и белых передниках. И три балалаечника по субботам и воскресеньям пытаются восполнить отсутствие горячительных напитков зажигательными мелодиями.

В чайной Общества трезвости собирались вечерами рабочие, главным образом с Брянского завода. Это были большей частью солидные люди, непьющие, сдержанные. За «парой чая» читали газеты и вели беседы.

…Антон стал завсегдатаем «Гранады». Сюда изредка приходил повидаться с ним Андрей Харитонович. Богатыренко был членом Екатеринославского комитета РСДРП, имел хорошо сделанный паспорт и солидное прикрытие: частную ветеринарную практику. На двери его квартиры висела вывеска, неудержимо привлекавшая мальчишек города: на ней был нарисован больной песик с завязанными ушами.

Несколько раз по старой памяти ходили на охоту. Отправлялись в степь, схваченную утренним заморозком, седую, бугристую, с обманчивой серой далью. Вот-вот дойдешь до кургана с еще не погасшим над ним дынным ломтиком месяца, а курган будто убегает от тебя и несется все дальше по степи, помахивая гривой сухого ковыля. На свекловичных полях лакомились мерзлой ботвой зайцы; огненно-рыжая, как жар-птица, перебегала дорогу лиса. По первому снегу заманчиво петлял двойной волчий след.

Иногда на свидание с Костюшко приходила Надежда Семеновна.

В людной, наполненной мастеровщиной чайной, с висячими керосиновыми лампами под балками низкого потолка, она, несмотря на простую одежду и серый платок на черных кудрях, выглядела так же картинно, как в доме Богатыренко.

Что-то новое, сделавшее более одухотворенной ее красоту, появилось в Надежде Семеновне. Антон догадывался, что это любовь, разделенное большое чувство. Радовался за Богатыренко и немножко завидовал.

Через Надежду Семеновну Антон получал указания комитета по работе и литературу, которую носил на завод.

Наступила мягкая южная зима, полная влажных туманов, голубоватых пушистых сугробов, сырых ветров с днепровских круч.

Этой зимой Антона Антоновича Костюшко приняли в члены Российской социал-демократической рабочей партии.

Старый рабочий-брянец Илья Федорович Абрамов встретился с Антоном в обеденный перерыв в заводской курилке и тихо сказал, впервые назвав его по имени-отчеству:

— Я за вас, Антон Антонович, высказался без сомнения. Со всей душой.

Абрамов работал в организации давно. От него Антон услышал впервые об Иване Васильевиче Бабушкине. Суровая нежность, с которой Абрамов вспоминал его, помогла Антону создать в своем воображении портрет сильного и обаятельного человека.