На суше и на море - 1961

Васька проснулся поздно, затем поел котлеточек, выпил, и когда Глеб вернулся, встретил его в самом приподнятом настроении.

— Знаешь, Глеб, — сказал он за ужином, когда шесть козлов уже лежали у него в кузове машины, — за козлов спасибо, большое спасибо. Но вот просьба, я маленько спиртишка привез, оставлю его тебе, а ты тут его помаленьку продашь.

— А как ты его провез? А? — спрашивал Глеб, — ведь, небось, обыскивали.

— А не все ли равно?

— Нет, — говорил Глеб.

— Ну в баллоне.

— Как в баллоне?

— Да очень просто, в запасном баллоне, вместо воздуха накачал.

— Ну, знаешь, Васька, ты гений! Честное слово, гений!

— Ну так я оставлю тебе, хочешь прямо с баллоном или по бутылкам разолью.

— Нет. Знаешь, Васька, за все тебе спасибо, но я таким делом заниматься не могу, сам понимаешь, я все-таки начальник и вдруг спиртом спекулирую.

— Да брось ты красивые слова говорить.

— Нет, знаешь, красивые не красивые, я этого не могу, не сердись.

— Ну Вера возьмет.

— И Вере не позволю в эти дела вмешиваться.

— Эх ты, — сказал Васька, — вижу я, из тебя научный работник, как из соплей зубило.

На этом разговор закончился. Васька сильно обиделся, ведь он считал себя благодетелем, а ему ответили неблагодарностью. Но потом он успокоился и уехал.

Как стало известно, спирт в Мургабе Васька продал благополучно и купил здорового барана. Так как баранов провозить не разрешалось, он одел барана в полушубок и посадил рядом с собой в кабину, как помощника. Варан был связан.

На последней заставе, когда он зашел погреться, часовой спросил:

— Чего помощника не зовешь?

— Да он спит, — сказал Васька, — пусть!

Но Васька очень долго грелся, и часовой, опасаясь как бы во сне не замерз «помощник» (мороз был под 40 градусов), стал его звать, а потом толкать под бок, чтобы он проснулся. «Помощник» неожиданно заблеял. Барана отобрали.

Но это не смутило Ваську. Он несколько месяцев с восторгом со всеми подробностями рассказывал, как это все получилось, что говорил часовой барану, как отвечал баран. Он, видимо, потерей барана был более доволен, чем если бы его удалось провезти. Вообще Васька был странный человек, не то стяжатель, не то спортсмен. Неизвестно, что в нем было сильнее.

* * *

Глеб стоял на землянке, пока машина не скрылась за поворотом. Затем он вошел в землянку, сел к столу и подумал, что нужно сейчас, именно сейчас, настраиваться на долгую зимовку, серьезно настраиваться. И главное — работа и режим, иначе тут с ума сойдешь.

Он ушел в угол, где стоял его стол, и написал программу работ, разделил все по дням, составил график. Прежде всего ему нужен помощник, в одиночку работать было трудно. Он поехал в дальний аул, и в результате переговоров юрта Темирбека перекочевала к самой землянке, а сам Темирбек стал его сопровождать на охоту, это было удобно, ибо кто мог быть лучшим спутником и помощником зоолога, как не охотник. А Темирбек был старый охотник, известный барсолов. Теперь Глеб мог уходить дальше и нередко исчезал с зимовки на два — на три дня.

Хотя ночью стояли жестокие морозы, днем же, при ярком свете солнца, было не так холодно. Вдвоем они теперь часто ночевали у плато, в старой летовке. Здесь был кизяк, сюда они затащили керосин и примус, здесь была натянута палатка и лежали запасные спальные мешки.

Отсюда он вел наблюдения и видел, как живут архары, как они пасутся, откапывают из-под снега траву, спят, лежа в снегу, защищаются от зверей, спасаются от волков. К этому времени гон кончился, и Зор-кульджа опять ходил, водя за собой небольшое стадо рогачей.

Невероятного напряжения стоили эти бесконечные часы наблюдений на диком морозе, который в середине января начал колебаться между тридцатью и сорока градусами, а теперь заскакивал за сорок.

Какого огромного труда и выдержки стоило Глебу опять и опять выходить на точку наблюдений, тащить по глубокому снегу тяжелый рюкзак, задыхаясь в разреженном воздухе, обливаться потом, который мгновенно замерзает на морозе.

Но это было нужно, и это он делал. Постепенно у него накапливались и наблюдения, и фотографии, и рисунки. Он возвращался измученный до предела и валился на свою кровать. Уставал настолько, что после прихода несколько часов не мог есть.

А Вера делала три раза наблюдения, варила обед, занималась языком, потом накрывала стол, чтобы он всегда был готов к приезду Глеба. Потом шла в юрту к жене Темирбека — Сарыджон. Сарыджон без Темирбека не скучала. У нее было трое детей и большое хозяйство. Правда, помогал один старший сын Пулат — пас овец и баранов; он угонял их на оголенные от снега склоны, где можно было добраться до травы, и возвращался к вечеру. Тогда скот нужно было доить, ибо и зимой можно иметь немного молока. Затем нужно было привязать животных на ночь.

Часто бывала Вера и в ауле, и везде ее принимали с радостью, потому что ее безудержно тянуло к лечению больных и вообще к людям. Поэтому жизнь Веры была довольно заполнена. Она имела большой запас лекарств и какой-то очень старинный лечебник, по которому часто справлялась.