На суше и на море - 1961

Кроме того, у нее был Глеб, о котором она думала все время, на которого варила, стирала и штопала. И чем дальше шла зима, тем больше думала о нем, тем лучше знала, что он любит и что не любит, она очень остро замечала, что он съел все, что не доел, что вовсе не тронул.

Она волновалась, когда он задерживался, подолгу стояла, всматриваясь в даль, ждала.

А зима шла, все наступая, крепчали морозы, снегу выпадало немного, но он все больше и больше закрывал долину. Хотя в безветренные дни высокогорное солнце по дну долины и по южным склонам грело так, что снег таял, особенно вокруг каких-либо предметов, но таял потихоньку, а потом опять выпадал.

Зимний Чуралин был спокойный. Летом здесь каждый день дуют сумасшедшие ветры, но зимой стоит тишина. Небо почти все время ясное, слепяще сверкает снег.

Когда Глеба не бывало, Вера особенно часто ходила в аул, в долину Чуралина. Однажды, возвращаясь, она еще издали увидела, что кто-то приехал: у входа в землянку стояли привязанные к коновязи три коня, один вьючный, два — верховых. Вера сразу заметила, что лошади очень хорошие и очень усталые.

В землянке на ее кровати и кровати Глеба мирно спали двое военных. Один — средний командир, другой — младший. На столе навалены полушубки и сумки. Спящие прижимали своим животом к койкам маузеры в деревянных чехлах. Под столом лежали два здоровых брезентовых мешка, закрытых какими-то особыми скобами, вроде гигантской молнии, заперты замками и запечатаны печатями на специальных дощечках.

Вера сварила суп и разбудила их. Когда они подняли лица от подушек, она узнала в них фельдъегерей. Они вскочили, начали извиняться, спросили, где Глеб, сказали, что без него за стол не сядут, однако немедленно съели по две чашки супу.

Потом они еще раз осведомились:

— Где Глеб?

— Да зачем вам Глеб? — спрашивала Вера. — Придет. Зачем он вам?

— Нужен.

Глеб вернулся как раз вовремя. Он был совершенно измучен, несколько часов ходил по снегу и совсем выбился из сил. Не только рубашка, но и свитер и даже мех на полушубке были мокрыми насквозь. Он как брякнулся на стул, не обив валенок, так и не сдвинулся.

— Ну, — сказал с недовольством фельдъегерь Гулаев, — осечка.

— Что? — спросил Глеб.

— Придется отменить задуманное культурное мероприятие.

— А, небось, танцы хотел устроить, — догадался Глеб. — Нет, брат, сейчас не могу.

Он взял от Гулаева письмо и вышел на улицу. Опускался вечер с январским кровавым закатом, в ущельях начали засиниваться голубые тени. Последние желтоватые лучи лежали на верхних частях заснеженных гор. Было тихо, только похрустывали сеном лошади.

— «Дорогой,

— писала ему жена, — я знаю, как тебе сейчас тяжело и трудно, сколько у тебя работы, тем более что тебе на голову навязали эту полусумасшедшую дуру… Я понимаю, как тебе тяжело, ведь даже поговорить не с кем, но ты все равно подальше держись от этой хитрячки, о которой рассказывают совершенно ужасные вещи. Держись от нее подальше… Я знаю, конечно, она будет к тебе подлаживаться… Я бы никогда не стала жить с нею в соседней комнате…» и т. д.

Таково было все письмо, написанное на двенадцати страницах.

Перед Глебом всплыло милое лицо жены, и ему пришло в голову, что она зря волнуется. Он еще раз оглядел гаснущие облака. Почувствовал, как закоченели обнаженные руки, в которых он держал письмо. Когда он вошел в жарко натопленную землянку, Вера бросила на него из темноты робкий взгляд.

На следующий день они уехали, захватив письма. Письмо Глеба не было особенно длинное, главное, что было там написано, «напрасно ты волнуешься».

Шли дни. Тоскливее всего было Глебу в ненастье, когда сильные морозы, обжигающий ветер и метель не давали возможности выходить на наблюдения и приходилось сидеть в землянке. Глеб читал, но без физического напряжения он плохо спал. За дверьми завывал ветер, на потолке и за стенами шуршали пшканы. Он слышал, как за перегородкой ворочалась Вера, как шелестела под ней солома в тюфяке, но он старался, чтобы она не замечала, что он тоже не спит. Глеб вспоминал Аллу, и ему становилось немного легче, потом голову закрадывалась мысль: «помнит ли она о нем». Снова начинал волноваться и ворочаться.

— Вы не спите, Глеб? — вдруг спрашивала Вера. — Мне тоже не спится. — Но он обычно делал вид, что спит, и не отвечал.