Как-то в середине зимы выпал глубокий снег. Местами сугробы были выше роста тигра, и ему трудно было делать длинные переходы. На снегу спать он не мог и разыскивал логова кабанов. Но даже в мягких кабаньих берлогах, в которых он любил спать днем, когда скупое на теплоту зимнее солнце освещало лес, изрядно мерз и с наступлением сумерек отправлялся бродяжничать. Он любил ходить по медвежьим следам и кабаньим тронам, а если встречал след охотника, то шел и по нему. Ходить по чужим следам было легче, да и добыча попадалась чаще.
Вот и теперь Амба шел кабаньей тропой. Словно проложенная по компасу, она вилась на запад, огибая чащевитые и полные нагроможденного валежника участки леса. Но вдруг тропа распалась на несколько цепочек отдельных следов. Пройдя по одной из них, Амба обнюхал куст бересклета. Ветки его были обломаны, но не валялись на снегу, а были унесены кабаном к берлогам, которые находились где-то поблизости. Тигр шел очень осторожно, поминутно принюхиваясь и прислушиваясь. Один неосторожный шаг мог поднять кабанов, а догнать бегущих свиней было трудно даже тигру. Покрытый скользкой жесткой щетиной, кабан, как клином, раздвигал своим телом густые заросли. Растительность не сдерживала его стремительный бег. Преодолевать переплетенную густую сеть ветвей кустарника тигру было труднее: его тело более уязвимо, а в мягкие лапы то и дело впивались острые, как шило, и крепкие, как кость, еловые сучки. Подкравшись поближе к намеченной жертве, Амба брал ее с нескольких гигантских прыжков, но если промахивался, то не преследовал.
Резкий запах секачей остановил тигра. Кабаны находились где-то близко на отдыхе. Лунный свет, отражаясь от снега, наполнял лес мягким сиянием. Деревья казались черными. Где-то невдалеке пронзительно кричала сова. Под снегом шелестели юркие полевки, сновавшие в поисках кедровых орешков. Крохотные мышиные лапки производили гораздо больше шума, чем поступь «владыки джунглей». Впереди темными пятнами на снегу обозначились две берлоги кабанов. В одной лежал секач, в другой спала свинья с четырьмя поросятами.
Мелкими крадущимися шагами Амба быстро пошел к берлоге, где лежала свинья; затем припал на передние лапы и толкнул свое тело в воздух. В один прыжок он достиг берлоги и опустился на дрогнувшую от испуга кабанью спину. Страшный крик огласил уснувший лес. В ужасе бросились в разные стороны поросята, и снова ледяное безмолвие овладело лесными дебрями. Еще не остывшую свинью терзал тигр. Теперь у него сытный ужин и теплая берлога. Утром чуть свет над Амбой пролетела черная ворона. Она сделала всего один круг, но от ее зорких глаз не ускользнула ни свинья, ни тигр, ни кровавое пятно на снегу. «Кар! Кар!» —прокричала она; не прошло и десяти минут, а над Амбой уже кружила стая ее подруг. Вскоре они уселись на макушках сухих пихт и начали утреннюю перекличку.
Потянувшись и стряхнув с себя прилипшие хвоинки, Амба приблизился к кедру, встал на задние лапы и запустил свои светлые когти в красноватую кору, словно желая убедиться в ее прочности. Затем он подошел к своей добыче и приступил к завтраку. Слабый ветерок донес до него запах медведя. Вскоре послышался шорох шагов — и черная горбатая фигура шатуна мелькнула между просветами деревьев. Обозленный медвежьей назойливостью, Амба глухо зарычал и ощетинился. Но медведь продолжал потихоньку приближаться. Тогда тигр бросился в его сторону с угрожающим ревом. На этот раз он не хотел уступать непрошеному гостю. Шатун, видимо, был очень голоден. Лохматая черная шерсть свешивалась с его впалых боков, а на загривке она стояла дыбом. Тигровый рев его не пугал, а раздражал.
Из глубины могучей груди неслось гудение, напоминающее отдаленный грохот грозы. Потоптавшись на одном месте, шатун стал обходить тигра, постепенно сближаясь с ним. Желая отпугнуть своего врага, медведь поднялся на задние лапы. Теперь его рост превышал два метра. Когти передних лап топорщились, как черные крючковатые пальцы рук великана. Для устрашения медведь загребал ими воздух, при этом когти зловеще постукивали один о другой. Но тигр не отступил. Улучив удобный момент, он извернулся и бросился на спину шатуну, вонзив свои кинжалообразные клыки в медвежий загривок. Медведь застонал и повалился на бок. Занеся широкую лапу, он стащил с себя тигра и сжал его в своих железных объятиях, вцепившись зубами в полосатый бок противника.
Отбиваясь всеми лапами, тигр не разжимал челюстей. Разрывая крепкие мышцы медвежьей шеи, он подбирался к позвонкам. Сплетаясь в пестрый клубок, звери катались по земле, ломая молодые деревца и оглашая лес громким ревом. Под ударами острых когтей шерсть с обоих летела клочьями. На вмятом снегу все шире и шире расплывались кровавые пятна. Трижды медведь подминал под себя тигра, но каждый раз ловкий хищник выскальзывал из его смертоносных объятий и запрыгивал ему на спину, пытаясь сломать медведю шею.