На суше и на море - 1961

КАЗНОК И ОЗЕРО ТЕМИР-ДАРА

На пути в рай, который открылся нам вчера с перевала, лежит скучное чистилище. Это расщелина в горах, до краев забитая скалами, между которыми продырявила себе путь река. Куда она ведет и имеет ли вообще название, мы пока не знаем. Здесь ни пастбищ, ни деревца, и вполне возможно, что мы еще не вышли из белого пятна.

Но вот запертая скалой река разлилась крохотным, как пуп, озерком. На топографический план оно нанесено. Таким образом, выясняется название реки — Казнок — «Узкое место» в переводе с таджикского. Название общее для нескольких гиблых перевалов и горных ловушек подобного типа.

Между тем наше снаряжение и одежда начинают оттаивать, затем и высыхать. А едва появляется солнце, становится жарко. Даже слишком.

Климатологи насчитывают в Кухистане семь климатических поясов: от «особо теплого» до полярного. Спустившись всего на тысячу метров, то есть пройдя вниз по долине Казнока километров десять, мы очутились в таких зарослях, которые я, никогда не бывавший в тропиках, охотно назову тропическими. Во всяком случае нам приходится прорубать зеленый туннель. Это тяжело, но нескучно. В награду на головы нам сыплются незрелые грецкие орехи. После снега чувствуется известное разнообразие.

Последний взмах топориком — и мы на берегу озера Темир-Дара. Горы столпились вокруг него, и серебристые отражения их вершин сходятся в неясной малахитовой глубине. Прибрежные ивы и орех наклоняют к воде гибкие ветви, образуя сводчатые тенистые коридоры. Ни движения, ни шороха, ни ветерка. Точно нас подслушивает кто-то. Здесь все словно пребывает в оцепенении с первого дня творения.

Но это не так. Вот правдивая история сравнительно недавних времен, уже на памяти человечества: землетрясение стряхнуло в долину несколько горных макушек и незаметный ручей разлился озером Темир-Дара, на берегу которого мы стоим.

А вот и совершенно свежее происшествие, хоть пиши его в вечернюю газету. Ожидаемый нами в позавчерашнюю грозовую ночь сель сошел-таки. Но не в долину Ходжа-Мафрача — нам на головы, а по эту сторону хребта — к озеру. Он лежит темной, уже подсохшей на поверхности полосой ила и песка, похожий на издыхающую змею. О глубине потока можно судить по изломанным, измочаленным верхушкам деревьев, торчащим из него, как руки утопленников.

Передний край грязевой лавины далеко полуостровом вдвинулся в озеро, и вода затопила прибрежные террасы. Нам придется перебираться на противоположный берег либо по воде, либо через селевую грязь. Она покрыта ломкой коркой. Ноги проваливаются, пока не упрутся в засосанный камень или корневище. Иной раз, провалившись по пояс, хватаешься за ветви, торчащие над топью, и с усилием (за спиной рюкзак) подтягиваешься, медленно высвобождаясь для нового шага, и снова проваливаешься…

Потом мы долго отмываемся в озере, нарушая его холодное спокойствие, и у всех на устах странное слово: «экзотика».

Разобраться в ощущениях мы так и не успеваем. Поесть тоже. Угли костра подергиваются пеплом, булькает в ведре каша. Я — дежурный — сонно тычу в нее ложкой. А вокруг спят товарищи, повалившись на траву, не поставив палатку, не подложив под головы рюкзаки, так, как застиг их сон. Хороводы звезд гудят у самого уха, луна сваливается в озеро и, шипя, гаснет там, на небе остается круглая дырка, — и я начинаю понимать, что сплю тоже.

ДОЛИНА КАРА-ТАГА

«Долина то сжимается, то расширяется, оставаясь зеленой до самых верхних скал. Тропа идет то у воды, то поверху, откуда видны снежные вершины. Воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка». Так записывает в дневнике Юрий, впервые не прибегая к цифрам и тем озадачивая будущих историков. Сравнение он заимствует у Лермонтова, но историки в этом разберутся.

Саша беспрерывно щелкает фотоаппаратом. Нина беспричинно смеется. Сергей торжествен, как пророк.

Мы проходим фруктовые леса долины Кара-Тага. Я видел много красивых мест на земле — главным образом в кино, — но таких, убежден, раз-два и обчелся. Здесь могли бок о бок сотрудничать десять киностудий, и ни один кадр не повторил бы другой. Наш Кухистан, говорят старики, аллах создал в последнюю минуту из всего, что было под рукой. Индиговое небо, серебряные с чернением пики, интенсивно красные скалы, живая зелень деревьев и от них густо-черные бархатные тени, так что в двух шагах не разглядишь человека, если ты на припеке, а он зашел под сень. Природа здесь, подобно героическому эпосу, не терпит полутонов.

Вода в Кара-Таге шоколадного цвета, но выше впадения мутного Пайрона становится ясно-голубой, а еще дальше — слепяще белой от пены. Продольные галечные косы отделяют спокойные глубокие заводи. Дно их выложено разноцветной мозаикой. Зеленые, красные, белые камешки соединены в причудливые узоры.

— Как кафельный пол, — восторженно определил Юрий.

Нина после этого часа два не разговаривала с ним.