На суше и на море - 1962

— Я тоже видел их. Успех «Сити оф Рагуза» и «Нонпарейля», прибывшего в Саутгемптон за 43 дня, заставил меня задуматься. Если «Нонпарейль», который ходил только на фордевинд, сумел добраться до Европы, почему бы моей плоскодонке под парусом не сделать то же самое? А раз два капитала прошли в обратном направлении, что значительно труднее, я и подавно пройду с запада на восток в одиночку.

— И вам никто не пытался помешать?

— О, неоднократно! Но ведь в Америке все можно, верно? Я ни у кого не просил помощи, и никто не обращал на меня особого внимания.

Я долго обсасывал эту идею и, наконец, когда столетний юбилей был совсем близко, решился.

Сначала устроил в лодке нечто вроде двойного дна, чтобы предохранить свое имущество и провизию от воды. Я решил взять запасной трос и немного парусины, чтобы в случае надобности произвести ремонт. Потом установил мачту, которую можно было поднимать и опускать вручную. На ней я поднимал грот и два фока, а иногда и прямой парус, позволявший мне при фордевинде не сидеть у руля. Но для того чтобы моя плоскодонка могла плавать под парусом, требовался балласт. Чугунные балластины занимали страшно много места, кроме того, их надо было как следует принайтовить, иначе… вы увидите, что могло бы получиться тогда.

Конечно, я не мог взять с собой столько провизии, чтобы каждый день устраивать пиршества, вроде сегодняшнего, или пить как бочка. Но мы, ньюфаундлендские рыбаки, привыкли жить без излишеств.

— Вы рассчитывали на рыбную ловлю?

— Ловить рыбу? Нет, черт возьми, у меня не было времени для остановок.

— Но рыба у поверхности?

— Ее нет в холодных водах. Кроме того, я знал, что у меня хватит работы: держать курс, делать повороты и спать.

— Как вы спали?

— Каждый вечер я опускал мачту, бросал плавучий якорь и спал — не очень удобно, правда, в клеенчатом плаще, который плохо защищал меня от брызг и дождя. Спал я пять-шесть часов — летом ночи там короткие. Вначале я вообще не мог спать, потому что проходил по судоходному пути и надо было смотреть в оба.

— А как вы держались на курсе?

— У меня был компас. Но не такой, как теперь; в нем не было жидкости, и стрелка беспрерывно вытанцовывала на своей оси. Впрочем, я привык к этому, а как только вышел в открытое море, оставалось положиться на западный ветер…

— Разве? — вмешался отец. — Чистый вест привел бы вас во Францию, а не в Уэльс.

Джонсон рассмеялся.

— Вы правы, следовало взять немного к норду. Но, по правде говоря…

Он слегка покраснел и замолчал, улыбаясь.

— По правде говоря?

— Видите ли, в те времена я был всего лишь простым матросом и мало смыслил в цифрах. Я взял только большую путевую карту Северной Атлантики, на которой склонение вообще не обозначено. И если на своих мелях я знаю его на память, то в океане…

Он говорил с застенчивой улыбкой, как школьник, который хотя и не знал вопроса, но все-таки не провалился.

Жобиг тоже улыбался…

Отец спросил:

— Если вы не знали склонения, значит, ваш компас показывал с точностью около 30 градусов?

— Не совсем так. Я знал, что от Ньюфаундленда к Европе склонение уменьшается с 30 до 15 градусов.

— И все же остается ошибка в добрый десяток градусов. В этом случае, отплыв от Ньюфаундленда, можно попасть в любое место между Бордо и Ирландией!

Джонсон опять покраснел и засмеялся.

— Конечно! Конечно! Теперь это мне хорошо известно. Но тогда… тогда я редко смотрел на компас, разве что в тумане, которого всегда очень боялся. Обычно я плыл по памяти, как птица. Ведь у птиц нет навигационных инструментов! Я просто чувствовал направление…

Мой отец уже слышал такие разговоры от бретонских рыбаков. До сих пор на атлантическом побережье Марокко парусники плавают, «как бог на душу положит». Но мы, капитаны дальнего плавания, не очень любим подобные методы, которые десять раз приводят к успеху, а на одиннадцатый дают осечку.

Джонсон продолжал:

— Все дело в привычке. Каждый год в одно и то же время я бывал на отмелях и точно знал, в каком месте восходит и заходит солнце на данной широте. Поэтому мне надо было только придерживаться этой широты; я сразу же замечал, если спускался слишком к югу или поднимался к северу. Я был уверен, что пока дни не станут значительно длиннее, все будет идти хорошо. Хронометра у меня не было, только отцовские часы. Вот они.

Он положил на стол старинную золотую луковицу, которая заводилась ключом и наверняка была сделана еще до войны за независимость[61]. Мой отец задумчиво взвесил часы на руке. С этой штукой…

— С этой штукой, — произнес он, — совершенно невозможно вычислить долготу…

— О, у меня не было ни секстанта, ни таблиц.

— Да, в таком случае вы могли только очень приблизительно знать, на каком расстоянии от полюса и экватора находится ваше судно. Очень приблизительно… Но вы никак не могли определить расстояние до Америки и Европы. Ваша оценка… у вас был лаг?

— Да. Но я пользовался им раз десять, не больше. Скорость плоскодонки я определял по движению воды.

Жобиг с отцом одобрительно закивали: всякий опытный моряк может на глаз узнать скорость своего парусника, особенно если он маленький.