На суше и на море - 1962

И вот я живу в поселке у Широкой Переправы. Живу не в чуме, как предполагал штурман, а в доме при больнице, меня приютили медсестра Леночка и ее муж учитель Николай Николаевич.

Живут в поселке ненцы — местный народ, занимающийся рыболовством, оленеводством и охотой. Врачи и учителя — русские.

Окна больницы выходят прямо на Енисей, на море, как говорят здесь.

По вечерам (понятие условное, все равно светло) к Лене собираются люди, и мне приходится рассказывать о Москве, Ленинграде, словом, о жизни на материке и отвечать на множество вопросов. Это у нас называется вечерняя пресс-конференция.

А днем я вместе с учителями ремонтирую школу, или хожу по гостям, или сижу в правлении и читаю протоколы собраний.

«В колхозе сто человек трудоспособных. Доход колхоза — 700 тысяч (в старых деньгах). На трудодень выдали 21 р. 43 к., 500 граммов мяса.

В колхозе работают 3 бригады рыболовецкие (рыба: осетр, омуль, сиг, корюшка, ряпушка), есть охотничье хозяйство, оленей — 200 голов».

Председателя колхоза сейчас в поселке нет, та же самая шлюпка, что доставила меня на берег, забрала его на теплоход. Он уехал в Дудинку. Жаль. Из рассказов людей, из скупых слов не очень грамотно написанных протоколов встает фигура умного, волевого руководителя. Зовут председателя — Иван Федорович.

Моя хозяйка Леночка — маленькая, полная, очень складная молодая женщина. Светлые тугие косички она укладывает вокруг головы, у нее очень темные, круглые глаза, а лицо белое-белое, детское, и первые морщинки, жесткие, грустные, кажутся еще только нарисованными. Так и хочется стереть их, но они есть и у рта, и меж бровей.

— Мне все же трудно на Севере, — признается она. — Я ведь сама из Ивановской области. Жила с папой-мамой, в семье, никаких забот не знала. Окончила медучилище и вот седьмой год уже на Севере. Однако уезжать отсюда боюсь. Здесь я привыкла, и сама хозяйка, и зарплата вдвое, разве ж я теперь сумею на маленькие деньги жить? И работа у меня интересная, самостоятельная… Врач мне доверяет…

В этом я убедилась. Врач Иван Алексеевич — пятидесятилетний высокий человек с узкими глазами, скуластый, русский, с примесью азиатских кровей, живет тут же при больнице.

— Всю жизнь на Севере, — говорит он мне. — За исключением войны. На фронте был с первого дня. Сделал пять с половиной тысяч операций. Вот этими руками…

Ладони у него большие, широкие, сильные. И все-таки чем-то он мне не нравится…

В воскресенье пошли в тундру за грибами обабками, подберезовиками значит. Унылое дело! Мох, болото. Березки — самые большие мне по колено, тальник — по пояс и то кое-где. Холмы, холмы, распадки между ними и снова холмы. Некоторые холмы странной формы: то вроде большого муравейника, то в точности старинный шлем, так и кажется, будто это курганы. Иногда между холмами виднеется серый Енисей — «море».

Мы с Леночкой еле-еле брели, уж очень тяжело идти по мху, да еще то и дело приходится переходить ручьи. Видели ягоду — морошку и голубику, здесь она еще незрелая, а грибов набрали раз-два и обчелся! Устали и повернули к дому. А муж Лены Николай Николаевич набрал грибов полный накомарник.

…Я теперь знаю, какие цветы растут в тундре — темно-синие незабудки, колокольчики, ромашки, лютики, мышиный горошек. И светлый ягель, по форме похожий на рога оленя.

…Ненецкое кладбище. Ненцы не закапывают своих покойников, а заворачивают в шкуры, кладут в ящики, которые и оставляют на поверхности земли. Над ящиком дуга, на ней колоколец, который колышет ветер; легкий звон колокольца отпугивает волков. Тут же бутыль спирта, стакан, старая посуда. Прежде при покойнике оставляли все его имущество. И оленей. И примета была: если оленей загрызли волки — значит, покойник был плохим человеком.

— Заходи к нам в гости! — приглашает меня пожилая ненка Амуне.

Согнувшись, пролезаю в чум. Вся семья дома и пьет чай. Сидят на шкурах, а на коленях держат доску с клеенкой. Вместо стола. Чай пьют крепкий и радуются, узнав, что я тоже люблю крепкую заварку. Посреди чума железная печка, над ней сушится растопка. Печки есть не во всех чумах, в некоторых вместо печки лист железа и на нем костер.

Спят все подряд, по радиусу, ногами к центру.

На зиму строят балки, домики 2X3 метра, установленные на санях. Деревянный каркас балка затягивают шкурами, потом брезентом. На стоянках полозья засыпают снегом, чтобы не поддувало снизу. В балке имеются железная печь, кровать, стол, табуретки. Колхоз строит балки и старается приучить ненцев жить в них, и ненцы охотно живут в балках, но на лето, на период дождей, перебираются в чумы, более покатые, на которых не так мокнут и гниют шкуры «нюка» — покрытия. Значит, есть недоработка в конструкции балка…