Важное место в рационе масаев занимает молоко коров, но часто не просто молоко, а смесь его с коровьей кровью. Делается это так: с расстояния одного-двух шагов в шейную артерию намеченного животного пускают стрелу, а кровь собирают в какую-нибудь посудину. Если масай находит, что крови достаточно, то просто перевязывает рану животного, и корова может идти дальше. Потом кровь смешивают с молоком и приготавливают массу типа нашего творога, только розового цвета. Я ее, признаюсь, не пробовал. Правда, меня и не угощали. Масаи не снисходят к белым. Белый человек в своих охотничьих делах едва ли может рассчитывать на их поддержку, ибо масаи считают признаком порабощения даже любую справку, которую они дают белым людям, считая их всех ненавистными колонизаторами. На наши вопросы они отвечают пренебрежительно, свысока, односложно. Масаи — гордая простота Африки.
…Дорога от Нгоронгоро до Серонеры занимает пять-шесть часов. Здесь из-за поднимаемых колесами облаков пыли мы вынуждены увеличить дистанции между машинами по меньшей мере до двух километров. Уже вечереет, когда я в первый раз в жизни вижу носорога. Он встал возле куста в трехстах-четырехстах метрах от нас и сохраняет полное спокойствие, даже тогда, когда мы подходим на расстояние ста шагов. Подобно забытой тени доисторических времен, невозмутимо стоит он перед нами и безмятежно смотрит куда-то в сторону. Несколько сконфуженные, мы поворачиваем назад, на дорогу.
К сожалению, дорога все хуже и хуже из-за выпавших на днях дождей. Местами манящие широкие следы колеи просто непроходимы.
Мы видим, что в назначенное время нам не прибыть на место. Говорю «назначенное время», так как по правилам в заповеднике Серенгети после шести часов вечера не разрешается находиться в незащищенном месте. Здесь нельзя иметь с собой оружие даже для самозащиты. Звери в заповеднике быстро узнают, что их не трогают, но лев иногда даже и в цирковой клетке набрасывается на укротителя.
Особенно неожиданно хищники ведут себя в темноте. По этой причине и аналогичным соображениям вышло постановление, по которому путешественники, туристы, охотники, кинооператоры после шести вечера должны находиться в своих лагерях.
На этот раз, к сожалению, нас не выручат даже предписания. Сопровождающие нас белые охотники, то есть профессионалы, служащие охотничьих контор Африки, по-видимому, как-то просчитались или полагали, что мы не останемся без жилья. По мере; возможности торопимся, во всяком случае две головные машины поднажали, и скоро в густой темноте исчез даже свет их фар. Небо покрыто облаками, звезды не светят, а мы через несколько минут окончательно застряли. Ни вперед, ни назад. Грязь по колено. Ни лопаты, ни топора, ни каната, даже карманного фонаря нет.
Не знаем с чего начать, так темно, что почти не видим друг друга. Наконец наши помощники-африканцы пытаются обломать ближайшие кустарники, подбрасывают тоненькие веточки под сердито вращающиеся колеса, и, конечно, безрезультатное Сделали подобную попытку с одеялами, тоже не помогло.
Да, очень похоже, что нам придется заночевать здесь. Раз так, с трудом вытаскиваю из дорожных вещей винтовку и заряжаю ее. Но это становится ненужным: один из африканцев вдруг бросает возню с машиной и радостно кричит: «На квенда руди» (возвращаются). И действительно, перед нами мелькает свет фар приближающейся по неровной дороге машины. Она сворачивает перед нами, затем подается назад. Шофер спрыгивает вниз, прицепляет нас к своей машине длинным тросом: сильный рывок, еще один и мы на суше.
…Итак, около девяти часов мы подъехали к Серонере, но в темноте даже не пытались рассмотреть свое местонахождение. Удается разглядеть, что здесь несколько домиков, напоминающих местные хибарки. Настоящих дверей в них нет — их заменяет сооружение, сколоченное из невысоких досок, снабженное типичным деревенским затвором.
Суньоги, Берецки и Шуллер размещаются в трехместной комнате, а мне с Сечени достается комната с двумя койками. Хотя в темноте эти хижины не очень привлекательны, их внутренняя обстановка действует успокаивающе. Комнаты просторные и удобные, слышно приятное жужжание излучающей белый свет керосиновой лампы «Алладина». У нас простые кровати с матрацами, набитыми конским волосом. И, конечно, над ними натянута москитная сетка. После длительной поездки единственное наше желание — скорее лечь спать. Вдруг в комнату донесся далекий львиный рев. Львы, очевидно, собираются утолить свой усилившийся к ночи голод, и завтра будет на несколько зебр и антилоп меньше.
Молча, затаив дыхание, чуть ли не с благоговением слушаем эти таинственные звуки. Сечени тихо спрашивает: «Слышишь, Пишта?» — «Слышу», — отвечаю еще тише, чтобы ничего не пропустить.
Волнующий рев отдаляется и все слабее доносится до нас…Когда я проснулся, день был в полном разгаре.