На суше и на море - 1963

За время нашей работы река сильно обмелела. Теперь на перекатах и порогах повсюду торчали камни, образующие местами настоящие плотины.

Первый порог был настолько загроможден огромными камнями, что мы лишь после долгих поисков обнаружили извилистый проход у левого берега. Плыть по нему казалось довольно опасным, но, посоветовавшись, мы решили рискнуть.

Я сел на «экспериментальную» лодку, специально предназначенную для разведывательных спусков и нагруженную поэтому малоценным имуществом. Лодка часто натыкалась на камни, к счастью, хорошо обточенные водой и не причинявшие ей вреда, крутилась, но все кончилось благополучно. С остальными тремя лодками мы тоже быстро управились. Но второй порог оказался значительно хуже. Он был широким и мелким, с белыми бурунами от подводных камней.

На первой лодке я спустился удачно, миновав наиболее опасные камни, а вот следующая на водосливе наскочила на камень, и вода хлынула через борт. Пришлось выскочить из лодки и по пояс в воде снимать ее с камня. Все вымокли и лязгали зубами от холода. Чтобы не окоченеть, пришлось усиленно грести.

Третий перекат был уже иного сорта. Река широко здесь разлилась, и никакого прохода между камнями не было. Мы вырыли канал, а затем протаскивали по нему лодки.

И таким оказался весь путь. Нужно было то, придерживая лодки, осторожно спускать их по кипящим порогам, то ворочать камни, расчищая проход. Даже на свободных от камней участках не удавалось отдохнуть — как назло, дул сильный встречный ветер, и приходилось все время грести. К вечеру мы почувствовали смертельную усталость и посинели от холода, а прошли за пять часов всего два километра.

Выглядели мы, наверное, довольно жалкими. К счастью, нас никто не мог увидеть. Только бургомистры, восседавшие на скалах, словно идолы, флегматично посматривали на троих выбившихся из сил людей, да канюки-зимняки провожали нас своими резкими кошачьими криками, сильно смахивающими на проклятья.

Флотилию нашу сильно потрепало в этом первом сражении с рекой, хотя победа и осталась за нами. Новая большая лодка прибыла на место с поврежденным левым бортом. Не повезло и «экспериментальной»: на водосливе она наскочила на камень, и дно оказалось пробитым насквозь.

Прибыв на место, мы сразу же сняли мокрую одежду, облачились в меховые костюмы и сварили крепкого кофе. Так как все очень устали, на следующий день решили сделать выходной.

Я сгорал от нетерпения поскорее начать описание красноцветной толщи, но тоже хотел немного отдохнуть.

Однако все же не выдержал и, когда к вечеру Борис и Леша ушли ловить рыбу, походил по обнажению, прикидывая, откуда лучше будет вести съемку, немного поработал и молотком.

Но моему нетерпению предстояло еще одно испытание. Вечером, закрывая весь горизонт, появилась зловещая синяя туча. Комары, предчувствуя дождь, совсем озверели. Пришлось спасаться от них в палатке, радуясь тому, что комары Заполярья, не знающие темноты, боятся даже обычного полумрака палатки.

Наутро кругом было серо, а ветер гнал с моря все новые и новые шеренги тяжелых, насыщенных влагой облаков, которые проносились так низко над землей, что, казалось, вот-вот зацепятся за какую-нибудь скалу. По палатке звонко барабанил дождь. Получился еще один выходной.

Поиски и находки

К описанию красноцветной толщи мы приступили только на следующий день. Эта толща начиналась зеленоватыми песчаниками, в нижней части которых были прослои мелкогалечных конгломератов. Состав галек конгломератов был таким же бедным, как в пермских конгломератах Силовы. Эффузивы, характерные для триаса, отсутствовали. Таким образом, мнение о том, что описываемые нами красноцветы относятся к триасу, не подтверждалось.

После песчаников начались глинистые породы самых различных цветов: красного, бурого, коричневого, фиолетового, зеленоватого, серого. В некоторых слоях все эти породы сложно переплетались между собой.

С самого начала при описании красноцветной толщи главное внимание мы обратили на поиски остатков фауны и флоры; хотелось думать, что нам повезет больше, чем нашим предшественникам. Все слои исследовались самым тщательным образом, но, кроме неясных отпечатков растений, найти долго ничего не удавалось.

Только на третий день работы я наткнулся на несколько отпечатков, которые были похожи на семена кордаитов, и нашел отпечаток древнего растения — филладодермы с многовыемчатым краем, точно такой же, какие ранее находил на Сыне. Это обстоятельство тоже свидетельствовало против отнесения наших красноцветов к триасу.

Дней через пять, когда у нас уже начала пропадать надежда найти какую бы то ни было фауну, Борис подал мне обломок аргиллита с несколькими отпечатками мелких створок филлопод. К сожалению, он нашел аргиллит на осыпи, и поэтому не было твердой уверенности, что он именно из этой толщи. Но мы с азартом продолжали работать, и вскоре Леше попалась филлоподина из коренного слоя.